Продолжая держать в руке стакан с чаем, Когоутек пересек комнату и подошел к столу у стены, на котором стоял телефонный аппарат. Поставив стакан, он поднял трубку и принялся накручивать диск.
— Если вы звоните Хандельману...
— Я не звоню Хандельману, — бросил Когоутек. — Я никогда не звоню Хандельману. Я говорю с одним человеком, тот — с другим, и только третий уже беседует с немцем.
— Вы имеете в виду Рабби?
Когоутек поднял голову и бросил взгляд на Хейвелока.
— Да, да, Рабби, — подтвердил он, воздерживаясь от дальнейших комментариев.
— Ну что же, кто бы он ни был... в его квартире трубку не поднимут. Я хотел вам это сказать.
— Почему?
— Он сообщил мне, что собирается в Бостон. Читать лекции в каком-то заведении, именуемом то ли Брандезе, то ли Брандиз.
— Еврейская школа, — уточнил буйвол и произнес в трубку по-английски: — Это Янош. Позвоните в Нью-Йорк. Вы назовете имя Гавличек. Поняли? Гав-ли-чек. Я жду разъяснений. Он положил трубку, взял свой чай и направился назад к камину. — Убери эту штуку! — приказал он охраннику, который самозабвенно полировал «ламу» о рукав кожаной куртки. — Выйди в коридор.
Охранник повиновался, а Когоутек уселся напротив Майкла в кресло-качалку старинного вида.
— Теперь подождем, Михаил Гавличек. Надеюсь, не очень долго. Минут десять... от силы пятнадцать.
— Я не могу нести ответственность за то, что его нет дома, — пожав плечами, произнес Хейвелок. — Меня бы здесь не было, если бы мы с ним не пришли к согласию. Я бы не знал ни вашего имени, ни места, где можно вас отыскать, если бы он мне не сказал, правильно?
— Посмотрим.
— Где женщина?
— Здесь. Тут у нас несколько зданий, — ответил гороподобный собеседник, прихлебывая чай и лениво покачиваясь в кресле. — Она, конечно, в потрясении. Здесь ведь не совсем то, что она ожидала увидеть. Но она поймет в конце концов. Они все в итоге приходят к пониманию. Мы — их единственная надежда.
— Что значит — в потрясении?
— Вас это трогает? — скривился Когоутек.
— Всего лишь профессионально. Мне надо ее увезти, и я вовсе не желаю иметь дополнительные проблемы.
— Посмотрим.
— С ней все в порядке? — спросил Майкл, пытаясь не выдать беспокойства.
— Ну, как и некоторые другие — те, что с образованием, — она утратила чувство реальности. Надеюсь, что временно. — Когоутек ухмыльнулся и выдавил из себя мерзкий смешок. Отхлебнув из стакана, он продолжил: — Мы объясняем ей порядки, а она заявляет, что наши правила для нее неприемлемы. Представляете? Неприемлемы!.. — Буйвол опять хохотнул. — За ней теперь будут внимательно наблюдать. И она все поймет, прежде чем покинет эти стены. Они все в конечном итоге понимают.
— Вам не придется беспокоиться, я ее увезу.
— Это вы говорите.
— Я заплатил.
Когоутек прекратил раскачивание и наклонился вперед.
— Сколько?
Он давно уже собирался задать этот вопрос, но в традициях карпатских горцев — идти к цели кружным путем. Майкл понял, что тот колеблется: ответа из Нью-Йорка может и не быть. Буйвол готов начать торговлю.
— Может, вам лучше услышать об этом от самого Хандельмана? Если он дома, конечно.
— Может, мне все же лучше услышать это от вас, приятель?
— Откуда вы знаете, что мне можно доверять?
— А почему вы считаете, что я могу доверять Рабби?
— А как же иначе? Я нашел вас, нашел вашу ферму. Конечно, не так гладко, как мне хотелось бы, но все же нашел.
— По-видимому, вы представляете интересы весьма влиятельных кругов, — сказал Когоутек, неожиданно меняя тему. Любимая тактика горцев при ведении переговоров.
— Настолько влиятельных, что я не ношу с собой документы, удостоверяющие мою личность. Но это вам, как я понимаю, уже известно. Стареющий лев вновь начал раскачиваться.
— Высокая степень влияния означает наличие денег.
— Да. В достаточном количестве.
— Итак, сколько вы заплатили Хандельману?
Движение кресла-качалки прекратилось.
— Двадцать тысяч долларов США.
— Двадцать тысяч?.. — обветренное лицо Когоутека частично утратило свой бурый цвет, маленькие, глубоко сидящие глазки сверлили Майкла из-под нависших век. — Весьма приличная сумма, приятель.
— Он сказал, что дело того стоит. — Хейвелок закинул ногу на ногу, его мокрые брюки здорово нагрелись от огня. — Мы к этому были готовы.
— А вы готовы узнать, почему он не связался со мной?
— При ваших мерах предосторожности и многоступенчатой связи это не удивительно. Он спешил в Бостон, мог звонить с дороги, кого-то не оказалось дома...
— Этот «кто-то» из дома не выходит. Он калека. А вы поспешили в поставленную вам ловушку, которая могла стоить вам жизни. Майкл вытянул ноги и взглянул в лицо Когоутека.
— Фотоэлементы?
— Не только. Вы упомянули о собаках, у нас есть и они. Правда, нападают они только по команде, но незваный гость об этом не знает. Они окружают его и облаивают. Как вы поступаете в таком случае?
— Разумеется, стреляю.
— И имеете все шансы быть убитым. Майкл, помолчав, подхватил мысль.
— А у Рабби остаются двадцать тысяч долларов, о которых вы не имеете представления. И я не могу рассказать о них, потому что стал покойником.
— Теперь вы все поняли.
— И он готов подставить вас всего за двадцать тысяч? Не могу поверить.
Буйвол вновь принялся раскачиваться в кресле.
— У него могли быть и иные соображения. У меня здесь имеются кое-какие мелкие проблемы — ничего такого, что нельзя держать под контролем, — но мы находимся в зоне экономической депрессии. Некоторые начинают завидовать, если ваша ферма преуспевает. Хандельман мог решить заменить меня. На это у него могли быть свои причины.
— Я все же не понимаю, каким образом мое вторжение могло способствовать этим планам.
— У меня на руках оказывается труп. Покойник мог успеть рассказать кому надо, куда он идет. Вполне спокойно мог позвонить, когда еще был жив.
— Но вы застрелили человека, вторгнувшегося в ваше частное владение, и при этом вооруженного пистолетом. Вы защищались. Никто не может вас осудить.
— Никто, — согласился Когоутек, продолжая раскачиваться. — Но тем не менее этого достаточно, чтобы сказать: от морава одни неприятности. Мы не можем больше этого позволить. Гнать его подальше!
— Почему?
Горец опять отхлебнул из стакана.
— Вы заплатили двадцать тысяч. Готовы еще потратиться?