– Поэтому он и проиграл войну, – кивнул Меткалф.
– Вы были правы. – Ему показалось, или Кундров на самом деле слегка подмигнул?
– Совершенно не понимаю, о чем вы говорите.
– И правильно. О таких вещах нельзя говорить. Тайная история войны никогда не будет разглашена.
Меткалф никак не отреагировал на слова Кундрова.
– Я слышал, что Рудольф фон Шюсслер был по приказу Гитлера казнен как предатель сразу после сражения под Сталинградом.
– Как ему не повезло!
– Но я до сих пор пребываю в недоумении: почему Красная Армия оказалась настолько неподготовленной? Ведь Сталина должны были предупреждать о том, что Гитлер планировал нападение.
Кундров сделался серьезным.
– Очень многие пытались предупредить Сталина. В частности, Черчилль. Даже я послал в Кремль несколько предупреждений на имя Сталина, хотя очень сомневаюсь, что хоть одно попало ему в руки. И все предупреждения остались незамеченными. Такое впечатление, будто Сталин не мог даже представить себе, что Гитлер его предаст.
– Или что Гитлер совершит такой безумно глупый поступок.
– Мы никогда об этом не узнаем, но это ужасная ошибка. – Кундров сделал паузу. – Как я понимаю, вы теперь работаете в Белом доме.
– Мужчина должен работать.
– Вы имеете доступ к президенту?
– Только издалека. Я молодой человек, а президент слушает только самых умудренных своих советников, как это и должно быть.
– Увы, увы. Вы понимаете Россию лучше, чем его старики.
– Вы очень добры.
– Я прав. Вы видели Москву с тех сторон, о каких никто из них даже не имеет представления.
– Возможно. Я знаю, что ненавижу ваше правительство, но люблю русских людей.
Кундров промолчал, но Меткалф решил, что знает, о чем подумал русский. Ни один, ни другой не упомянули о попытке Кундрова бежать из страны. Это тоже было одной из тех тайн, которым следует оставаться навсегда захороненными.
– Какое интересное совпадение, что нам обоим взбрело в головы прогуляться сегодня вечером, – произнес Меткалф с непроницаемым лицом игрока в покер.
– Ваш президент умирает, – сказал Кундров. – Хопкинс умирает тоже. Возможно, именно поэтому они распродают запасы, как говорите вы, американцы.
– Что вы хотите сказать? – встревоженно спросил Меткалф.
– Вы позволяете Сталину заполучить все, что он хочет, в Берлине. Вы передаете ему Польшу. В результате вашей мягкотелости Кремль возьмет под свой контроль всю Восточную Европу, помяните мое слово. Кроме того, ваш президент не желает объединить силы с Черчиллем, отчего тот приходит в бешенство. А Сталина это только ободряет.
– Что вам известно о частных беседах Черчилля с Рузвельтом?
– А почему, по вашему мнению, я мог оказаться здесь? Наши агенты всю ночь работали над расшифровкой и переводом на русский язык частных разговоров Рузвельта, чтобы вручить текст Сталину перед завтраком.
– Вы прослушиваете личные апартаменты президента?
– Уверен, Меткалф, что вы не настолько наивны. Вы же сами знаете, как мы работаем. Каждое слово, которое произносит ваш президент, фиксируется расположенной поблизости станцией прослушивания. Я знаю это точно, потому что командую этой самой станцией.
Меткалф улыбнулся.
– Ирония заключается в том, что я бессилен хоть что-то предпринять по поводу того, о чем вы меня проинформировали. Даже если бы я предупредил Рузвельта, он не поверил бы мне.
– Точно так же, как никто не обратил внимания на те предупреждения, которые я отправлял Сталину. Мы с вами – лишь маленькие винтики в большой машине. Возможно, когда-нибудь мы займем такое положение, которое позволит оказывать влияние на курс наших правительств. А пока что мы должны делать то, что в наших силах. И всегда помнить ту пользу, которую принесли.
– И то зло.
Кундров ответил Меткалфу печальной улыбкой, но не сказал ни слова. Он вынул из кармана кителя сложенный лист грубой бумаги.
– Прямо перед казнью Светлане Михайловне разрешили написать одно письмо. – Он вручил лист Меткалфу. Бумага была исписана изящным почерком Ланы, но чернила в очень многих местах расплылись какими-то пятнами.
Кундров, увидев недоуменно поднятые брови Меткалфа, спокойно сказал:
– Это чернила расплылись от ее слез.
Меткалф прочитал письмо в бледном лунном свете, его руки тряслись, у него самого по щекам бежали слезы. Дочитав до конца, он вскинул голову и вперил взгляд в небо.
– Мой бог! – прошептал он. – Эта женщина была безгранично храброй.
– Она знала, что план, который мы придумали, всего лишь полумера. Не было уверенности в том, что таким образом удастся одурачить немцев. Светлана Михайловна была убеждена, что только ее казнь заставит Гитлера и его окружение поверить в то, что она настоящая шпионка.
– Она могла бы жить! – воскликнул Меткалф. – Она могла бы уехать со мной в Америку… – У него перехватило горло, и он не смог договорить.
Кундров покачал головой.
– Она знала, что ее домом была Россия, и она хотела быть похороненной именно там. Она без памяти любила вас, но при этом понимала, что, только принеся себя в жертву, может спасти ваш план. Она сделала это не для России и не для свободы, а для вас.
У Меткалфа задрожали колени. Ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Он почувствовал, что его внезапно оставили силы.
– Мы должны вернуться в большой зал, – сказал Кундров.
Как только они вошли, обоим вручили по рюмке изумительного армянского коньяка. Началась очередная бесконечная череда тостов.
Кундров поднял свою рюмку, взглянул в глаза Меткалфа и негромко сказал:
– Ее жертва оказалась большей, чем мы могли ожидать.
Меткалф кивнул.
– А ее дар вам – дар любви – был значительнее, чем вы когда-либо сумеете осознать.
– Наверно, – ответил Меткалф.
Но Кундров продолжал:
– Возможно, когда-нибудь нам с вами удастся больше узнать об этом. Но пока что позвольте предложить вам выпить за самую замечательную женщину из всех, которых нам с вами когда-либо удалось или удастся встретить.
Меткалф прикоснулся своей рюмкой к рюмке Кундрова.
– За Лану, – чуть слышно сказал он. Двое мужчин несколько секунд задумчиво молчали и лишь потом выпили. – За мою Лану, мою единственную любовь. – Но это Меткалф произнес одними губами, обращаясь к самому себе. – За Лану.
Посол Стивен Меткалф рассказывал Степану Менилову свою историю – историю о молодом американском бизнесмене, который полвека назад влюбился в прекрасную русскую балерину.