Он уже поцеловал ее однажды, этого было достаточно. Она была словно яд. Он не рискнул бы снова впустить ее в жизнь Рафика. Он не знал, почему Изабелла оставила их, но сам факт нельзя было отрицать. Как и то, что теперь она чувствовала себя виноватой.
Была ли вина единственной причиной, по которой она хотела увидеть Рафика? Причиной, по которой она хотела снова стать частью его жизни? Что будет, когда она поймет, как дети шумны и беспокойны, как нуждаются в любви и в родителях, которые ставят их интересы на первое место?
Нет, он не станет испытывать судьбу. Он знал, каково это – иметь мать, любви которой ты страстно жаждешь, но которая желает видеть тебя, лишь когда ты отмыт, причесан и чисто одет, чтобы тебя можно было показать друзьям.
И они будут говорить «О-о-о!» и «А-а-а!» и трепать тебя за щеки.
А потом тебя отошлют обратно в детскую вместе с няней, которая будет лечить твои царапины, вытирать слезы и мирить с братьями после драк. С няней, которая по-настоящему любит тебя и растит, как собственного ребенка, потому что твоя мать находит детское общество слишком утомительным.
Нет, не такого он хочет для своего сына. Он хочет, чтобы в жизни Рафика была женщина, которая будет любить его всем сердцем, для которой он никогда не будет бременем или неудобством. Такой женщиной была Жасмин. Не Изабелла.
Он не хочет проводить остаток своей жизни рядом с той, которой не может доверять. Которую презирает. С женщиной, которую так сильно, до боли, вожделеет.
Адан выругался про себя. Почему его тянет к ней? Почему он хочет стащить с нее этот чертов голубой сарафан, прильнуть к ее телу языком, ласкать руками, а затем войти в нее, чтобы утолить жажду?
Никогда он не позволял желаниям управлять собой. Он помнил наслаждение, которое дарило ему тело Изабеллы когда-то, но тогда они были молодоженами, и зачать с ней ребенка было его долгом.
Лжец.
Он прекрасно знал, что тогда было нечто большее. Он хотел ее и тогда, несмотря на блеклость характера, и хочет сейчас, несмотря на непристойность ее поведения.
Но он не станет действовать импульсивно. Не важно, сколько времени займет развод. Из этого ничего хорошего не выйдет. Он проявил слабость, поцеловав ее на Гавайях, но больше он такой ошибки не допустит.
Ради Рафика он будет благоразумен.
Изабелла не помнила, была ли она когда-нибудь раньше во дворце, но ясно, что она там бывала. Стены дворца из белого песчаника были инкрустированы золотыми и фарфоровыми изразцами и переливались на солнце.
Но самым удивительным был подъезд ко дворцу. Мраморные фонтаны, статуи, пальмы, пышные тропические растения и акры зеленой травы говорили о сказочном богатстве. Ведь в такой жаркой стране всегда не хватало воды. Порт-Джафар был расположен на побережье Аравийского моря, но воду нужно было опреснять, чтобы она годилась для полива. А чтобы в Джафаре выросла трава, нужно было очень много воды.
После прибытия ей отвели несколько комнат и оставили одну на некоторое время. К ней зашел лишь доктор, который расспрашивал ее о потере памяти. Она постаралась ответить на все вопросы подробно и правдиво. Хотя доктор не смог просветить ее по поводу ее состояния, он, похоже, был удовлетворен ответами.
Потом она попыталась покинуть свои комнаты, но оказалось, что к ней приставлен слуга, чьей единственной обязанностью, похоже, было никуда ее не пускать.
В конце концов, Изабелла устроилась возле окна, из которого открывался вид на море позади дворцовых садов. Она была взбудоражена и раздосадована, что у нее нет возможности найти выход своей энергии. В комнатах не было ни компьютера, ни книг, ни телевизора, ничего, чем можно было бы заняться. На письменном столе были ручка и бумага; гостиная была обставлена удобной мебелью, но больше не было ничего.
От скуки Изабелла стала петь. Сначала она исполнила старинную джафарскую песню, которой ее научил отец. Потом она перешла к песням, которые пела в «Ка Нуи». Она изливала в них свою грусть и душевную боль.
В первый раз она пела, зная, что она – жена и мать, и пустота, которую она прежде ощущала внутри себя, теперь объяснилась. Сейчас ей было понятно чувство одиночества, которое она прежде испытывала. Она тосковала по своему ребенку, хотела увидеть его и обнять. Теперь она не могла думать ни о чем другом. Раньше она всегда словно побаивалась детей. Она не знала, что им говорить, как их развлечь или утешить.
А сейчас Изабелла удивилась тому, как сильно ей хочется обнять своего ребенка. Да, она не знает, что нужно говорить, что делать, но она научится.
Она очень хотела научиться.
А Адан хотел лишить ее всего этого. В ней забились гнев и отчаяние. Как она может бороться с королем? Он выбросит ее прочь из дворца и отправит обратно на Гавайи, как только это произойдет. Может быть, уже сегодня вечером.
Изабелла поднялась и пошла к дверям, охваченная волнением. Она знала, что за дверью сидит слуга, но вдруг он уже ушел? Может быть, это ее единственный шанс выбраться из комнаты. Изабелла рванула дверь – и застыла на месте, оборвав песню на полуслове.
Слуга действительно сидел возле двери, но ее внимание приковал не он, а пожилая женщина, стоящая в коридоре и держащая на руках маленького ребенка.
Малыш уставился на Изабеллу, приоткрыв рот от удивления. Она так и впилась в него глазами. У него были темные кудри и глаза отца, но нос и подбородок были ее. Это был самый красивый мальчик, которого она когда-либо видела.
Изабелла потянулась было к ребенку, но он внезапно расплакался.
– О, пожалуйста, не плачь, прости меня! – сказала она, делая шаг вперед и протягивая к нему руки. Но потом остановилась, чувствуя, как разрывается ее сердце от плача Рафика. Ей отчаянно захотелось обнять и утешить малыша, но ведь он ее не знает. Он уткнулся головой в плечо няньки и зарыдал.
– Вы не виноваты, госпожа, – сказала женщина. – Он хочет, чтобы вы пели. Мы остановились, чтобы послушать.
Изабелла издала сдавленный звук, который был наполовину смешком, наполовину всхлипом. Сердце болело и в то же время переполнялось любовью к этому малышу, который был ее частью.
– Разумеется, – сказала она. – Но почему бы вам не войти, так будет удобнее. Я буду петь столько, сколько он захочет.
Женщина внимательно оглядела Изабеллу. Она поглаживала мальчика по спине, что-то приговаривая ему. Затем взглянула на ребенка и потом опять на Изабеллу, словно что-то оценивая.
– Да, – сказала она после долгой паузы, – мы зайдем.
Адан наконец оторвался от рабочего стола. Пора было заканчивать. После ухода адвоката он поговорил по телефону с Жасмин и все рассказал ей. Она долго молчала, а потом сказала:
– Может быть, это к лучшему.
– Это не то, что мне нужно, – ответил он.
В голосе Жасмин чувствовалось тепло.