— Я буду твердить это до посинения, и мне непонятно только одно: почему ты не хочешь об этом даже слышать.
Линдрос поднял голову.
— Ладно, ладно. Рассказывай, почему ты считаешь Борна невиновным.
— Хочешь знать?
— Ну я же спросил тебя!
Несколько секунд Гаррис молчал, погрузившись в свои мысли, а затем пожал плечами, вытащил из кармана бумажник и, достав оттуда сложенный вчетверо лист, развернул его и положил на стол.
— Вот из-за этого парковочного талона.
Линдрос взял бумажку и прочитал то, что там было написано.
— Талон выписан на какого-то доктора Феликса Шиффера, — проговорил он, подняв непонимающий взгляд на детектива.
— Феликс Шиффер пропал без вести, — сообщил Гаррис. — Я бы и не услышал о нем, но в этом месяце мы активно занимались розыском пропавших без вести, и один из моих людей, попытавшись найти хотя бы какой-то след этого Шиффера, — Гаррис постучал пальцем по бумажке, — потерпел полное фиаско. Тогда за дело принялся я. Мне пришлось изрядно попотеть, но в конце концов я понял, почему моему человеку не удалось отыскать его. Оказалось, что вся почта, адресованная Шифферу, переправлялась Алексу Конклину.
Линдрос потряс головой.
— Ну и что?
— А то, что, попытавшись пробить этого доктора Шиффера через компьютерные базы данных, я наткнулся на глухую стену.
В голове у Линдроса стало проясняться.
— Какую стену? — спросил он.
— Стену, возведенную правительством Соединенных Штатов. — Гаррис вылил в рот остававшееся в стакане виски и с громким бульканьем проглотил. — Доктора Шиффера словно закопали в вечную мерзлоту. Не знаю, во что, черт побери, ввязался Конклин, но это что-то было запрятано так глубоко, что об этом, готов поспорить, не знали даже его люди. — Полицейский решительно мотнул головой. — Нет, Мартин, его убил не спятивший агент, не его старый друг Борн. Я готов держать пари, что прав, и поставить на кон собственную жизнь.
* * *
Степан Спалко поднимался на своем персональном лифте в штаб-квартире «Гуманистов без границ». Он находился в приподнятом настроении. Если не считать неожиданных осложнений с Ханом, все шло по плану. Чеченцы были полностью в его руках — умные, бесстрашные и готовые отдать жизнь за свое дело. Что касается Арсенова, то он, помимо всего прочего, еще являлся преданным и дисциплинированным командиром. Именно поэтому для ликвидации Халида Мурата Спалко выбрал именно его. Мурат не до конца доверял Спалко, у него был острый нюх на любую двуличность. Но теперь Мурата нет, и Спалко не сомневался: чеченцы сделают все в точности так, как велит он. А за океаном откинул копыта мерзавец Александр Конклин, и ЦРУ обвинило в его смерти Джейсона Борна. Одним выстрелом — двух зайцев! Теперь главными проблемами остаются оружие и Феликс Шиффер. Спалко ощущал зуд, желание немедленно приняться за дело, которое необходимо довести до конца. Он чувствовал, что выбивается из графика; сделать оставалось еще очень многое.
Лифт остановился перед дверью, открыть которую можно было лишь с помощью магнитного ключа, который он постоянно носил с собой. Открыв ее и войдя в залитый солнцем холл его частной квартиры, Спалко подошел к окнам, выходившим на Дунай, зеленый массив острова Маргит и город, раскинувшийся внизу. Он стоял и смотрел на здание парламента, думая о том времени, когда немыслимая сила окажется наконец в его руках. Солнечные лучи танцевали на средневековом фасаде, ажурных, летящих по воздуху контрфорсах, старинных куполах и шпилях. В этих стенах ежедневно собирались люди, обладающие властью, и занимались никчемной, пустопорожней болтовней. Грудь мужчины раздулась. Только он, Спалко, знает, где в этом мире находится подлинная власть! Он протянул руку вперед и сжал ладонь в кулак. Скоро они все будут у него вот тут — и американский президент в своем Белом доме, и российский президент в своем Кремле, и шейхи в своих блещущих великолепием арабских дворцах! Скоро они все узнают, что такое настоящий СТРАХ!
Спалко разделся и прошел в огромную, роскошную ванную комнату, выложенную плиткой цвета ляпис-лазури. Встав перед восемью соплами, из которых вырывались тугие струи воды, он принял душ и терся мочалкой до тех пор, пока не покраснела кожа. Затем Спалко вытерся большим, толстым, белоснежным турецким полотенцем и оделся в джинсы и синюю хлопчатобумажную рубашку.
Подойдя к кофеварке, стоящей на сияющем стеклом и хромом баре, Спалко нацедил себе чашку свежесваренного кофе, добавил сахара и взбитых сливок, которые вынул из низкого холодильника. Потягивая кофе, он пару минут стоял неподвижно, позволив себе роскошь хотя бы в течение этого короткого времени не думать вообще ни о чем. Сегодня его ожидало так много различных приятных вещей!
Поставив чашку на полку бара, Спалко надел мясницкий клеенчатый фартук, а свои любимые, начищенные до зеркального блеска легкие кожаные туфли сменил на зеленые резиновые сапоги. Затем он снова взял чашку и подошел к обшитой деревом стене. Рядом с ней стоял маленький стол с единственным выдвижным ящиком, внутри которого находилась коробка с резиновыми медицинскими перчатками. Мурлыча себе под нос какую-то мелодию, Спалко вытащил одну пару и натянул перчатки на руки. Экипировавшись столь необычным образом, он нажал кнопку на стене, и две деревянные панели скользнули в разные стороны, открыв проход в соседнюю комнату. Это помещение разительно контрастировало с апартаментами, в которых обитал сам Спалко. Стены из черного бетона, пол, выложенный белой плиткой, а посередине комнаты — углубление в полу и широкий, диаметром примерно в полметра, водосток, забранный решеткой. На одной из стен — катушка с намотанным на нее пожарным брандспойтом. Потолок выложен звуконепроницаемыми плитами. Вся обстановка состояла из деревянного стола, покрытого темными пятнами от крови и глубокими царапинами, а также кресла дантиста, несколько переделанного, в соответствии с пожеланиями Спалко. Позади кресла располагалась трехъярусная хирургическая тележка, а на ней, выложенные в несколько рядов, — сверкающие стальные инструменты самого что ни на есть зловещего вида: прямые, загнутые наподобие крючьев, зазубренные.
В кресле голый, как в первый день жизни, сидел Ласло Молнар. Его руки и ноги были схвачены широкими кожаными ремнями. Лицо и тело Молнара были покрыты порезами, кровоподтеками, опухолями, глаза провалились и были обведены черными кругами.
Спалко вошел бодро и деловито, как входит в палату к больному врач.
— Мой дорогой Ласло, должен вам сказать, что у вас несколько усталый вид. — Он остановился рядом с креслом и поэтому заметил, как ноздри Молнара расширились, когда тот ощутил аромат кофе. — Впрочем, чему тут удивляться, не правда ли? Ночь у вас выдалась довольно беспокойная. Совсем не такая, на какую вы рассчитывали, отправляясь в оперу, да? Однако не беспокойтесь, потеха еще только начинается. — Спалко поставил чашку на тележку и взял с ее поверхности один из инструментов. — Да, вот этот, я думаю, подойдет.