Они уселись в тени на прохладных каменных скамьях. Две дочери Хатуна принесли им сладкий чай и маленькие булочки. Затем одна из них подала кальян, и Хатун с Мутой ибн Азизом по очереди насладились дымом крепкого табака, пропущенным через ароматизированную воду.
Этот неспешный, отнимающий много времени ритуал на Востоке являлся неотъемлемой частью жизни. Знакомые демонстрируют друг другу взаимную вежливость и уважение, как и подобает культурным людям, и их отношения перерастают в крепкую дружбу. Еще и сегодня оставались такие люди, как Незым Хатун, которые соблюдали старые порядки, полные решимости поддерживать тусклый свет лампы традиций среди неонового сияния электронного века.
Наконец Хатун отодвинул кальян.
– Ты прибыл издалека, друг мой.
– Иногда, как тебе хорошо известно, древнейшие формы общения являются самыми надежными.
– Я это прекрасно понимаю, – кивнул Хатун. – Сам я каждый день пользуюсь сотовым телефоном, но говорю по нему только в самых общих выражениях.
– У нас нет никаких вестей от Евгения Федоровича.
Хатун сдвинул брови.
– Борну удалось уйти из Одессы живым?
– Мы этого не знаем. Но молчание Евгения очень тревожно. Легко понять, что Фади беспокоится.
Хатун развел руками. Они оказались на удивление маленькими, с изящными девичьими пальчиками.
– Как и я. Пожалуйста, не сомневайся, что я лично займусь Евгением Федоровичем.
Мута ибн Азиз кивнул.
– А до тех пор мы должны предполагать, что он нас выдал.
Незым Хатун задумался.
– Этот Борн – говорят, что он подобен хамелеону. Если он по-прежнему жив, если он найдет дорогу сюда, как я его узнаю?
– Фади пырнул его ножом к левый бок. Рана серьезная. И все тело у него покрыто синяками. Если Борн сюда придет, это произойдет в самое ближайшее время, возможно, даже сегодня.
От Незыма Хатуна не укрылось, что посланец нервничает. «Значит, замысел Фади осуществится совсем скоро», – рассудил он.
Встав, они прошли в личные покои, молчаливые, пышные, как и садик.
– Я останусь здесь до вечера и на всю ночь. Если Борн не пожалует сюда до завтрашнего утра, он вообще не появится. Ну а если все же придет, то будет уже слишком поздно.
Хатун кивнул. Значит, он не ошибся. Фади нанесет удар по Соединенным Штатам в ближайшие дни.
Мута ибн Азиз указал рукой:
– Вон там, в самом дальнем углу садика, стоит ширма. Я буду ждать за ней. Если Борн сюда придет, он обязательно захочет с тобой увидеться. Прими его, но во время беседы я пришлю за тобой одного из твоих сыновей, и мы с тобой переговорим кое о чем.
– Так, чтобы Борн смог подслушать. Я все понял.
Мута ибн Азиз шагнул к нему ближе, и его голос превратился в шелест бумаги.
– Я хочу, чтобы Борн понял, кто я такой. Я хочу, чтобы он узнал, что я возвращаюсь к Фади.
Незым Хатун кивнул:
– Он последует за тобой.
– Совершенно верно.
Джон Мюэллер сразу же понял, на чем прокололся Овертон, человек Лернера. Наблюдая за Анной Хельд, он без труда обнаружил ее «хвост». Между наблюдением и слежкой есть существенная разница: Мюэллера интересовало в первую очередь не то, чтобы таскаться повсюду за Хельд, а то, чтобы выявить тех, кто прикрывал ее от наружного наблюдения. И в этом он преуспел. Вначале Мюэллер предпочел вместо бинокля воспользоваться собственными глазами, чтобы увидеть ближайшее окружение Хельд под максимально возможным углом. Бинокль же позволял выхватить лишь маленький сектор. Однако и он пригодился, после того как Мюэллер установил человека, присматривавшего за Хельд.
На самом деле таковых оказалось трое; они дежурили круглосуточно, разбившись на три восьмичасовые смены. Мюэллера нисколько не удивило, что охрана Хельд настороже все двадцать четыре часа в сутки. Несомненно, своей неуклюжей слежкой Овертон напугал противников, вселив в них тревогу. Все это Мюэллер предвидел, и у него был готов план.
На протяжении двадцати четырех часов он наблюдал за телохранителями Хельд, отмечая их привычки, причуды, пристрастия, методы работы, чуть отличавшиеся друг от друга. Так, тот, что дежурил в ночную смену, вынужден был постоянно накачивать себя кофе, чтобы не заснуть, в то время как тот, что сменял его утром, постоянно болтал по сотовому телефону. Третий, дежуривший вечером, курил как одержимый. Мюэллер остановил свой выбор именно на нем, потому что постоянная нервозность делала его особенно уязвимым.
Понимая, что у него будет только один шанс, он решил максимально его использовать – а в том, что такой шанс рано или поздно представится, сомнений не было. Несколько часов назад Мюэллер угнал со стоянки электротехнической компании «Потомак» на Пенсильвания-авеню грузовик аварийной службы. И вот сейчас он сидел за рулем этого грузовика, наблюдая за тем, как Анна Хельд, выйдя из здания штаб-квартиры ЦРУ, садится в такси.
Такси тронулось с места, вливаясь в поток транспорта, но Мюэллер ждал, спокойный, как смерть. И действительно, вскоре он услышал, как оживает, кашляя, двигатель. От противоположной стороны улицы отъехал белый «Форд»-седан; вечерний дежурный последовал за такси, пропустив вперед две машины. Только после этого Мюэллер втиснулся в плотный поток.
Через десять минут Хельд вышла из такси и пошла дальше пешком. Мюэллер догадался, что она направляется на встречу с кем-то. Улицы были запружены, поэтому телохранитель не мог следовать за ней на машине. Мюэллер сообразил это раньше телохранителя, поэтому свернул на Семнадцатую улицу и поставил грузовик под знаком, запрещающим стоянку, понимая, что грузовик аварийной службы никто не тронет.
Выскочив из кабины, он быстро подошел к тому месту, где притормозил у тротуара телохранитель. Спустившись на проезжую часть, Мюэллер обогнул машину и постучал в стекло водительской двери. Как только телохранитель опустил стекло, Мюэллер сказал: «Здорово, приятель», после чего усыпил его точным тычком кулака под левое ухо.
Болезненный удар в нервное сплетение надолго вывел телохранителя из строя. Мюэллер усадил потерявшего сознание мужчину за руль и шагнул на тротуар, не выпуская Хельд из виду.
Анна Хельд и Карим прогуливались по художественной галерее Коркорана на Семнадцатой улице. Впечатляющее собрание произведений искусств было размещено в белом мраморном здании георгианского стиля, которое знаменитый архитектор Фрэнк Ллойд Райт как-то назвал самым удачно спроектированным зданием в Вашингтоне. Карим остановился перед большим полотном художника из Сан-Франциско Роберта Бехтеля, работавшего в непонятном для него стиле фотореализма.
– Директор ЦРУ подозревает, что цель, по которой был нанесен удар, в действительности являлась муляжом, – сказал Карим. – Следовательно, он подозревает, что переговоры «Дуджи», перехваченные и дешифрованные «Тифоном», – это дезинформация.