Борн кивнул:
– Мы мыслим одинаково, брат мой.
Мута ибн Азиз пригубил чай.
– Брат мой, толкнули ли эти справедливые мысли тебя на действие? Или же ты только философствуешь в кафе и чайханах?
– В Шарм-эль-Шейхе и в секторе Газа я проливал кровь неверных.
– Геройство одиночек достойно самой высокой похвалы, – задумчиво промолвил Мута ибн Азиз, – однако чем могущественнее организация, тем больший урон может она нанести врагу.
– Совершенно верно. – «Пора забросить удочку», – решил Борн. – Снова и снова мне приходят мысли о том, чтобы вступить в «Дуджу», но меня неизменно останавливает одно и то же соображение.
Бумажный стаканчик застыл на полпути к губам Муты ибн Азиза.
– И какое же?
«Не так быстро, не так быстро», – остановил себя Борн.
– Не знаю, можно ли быть с тобой откровенным, брат мой. В конце концов, мы только что познакомились. Твои намерения…
– Такие же, как твои, – с неожиданной поспешностью заверил его Мута ибн Азиз. – Положись на мое слово.
Но Борн продолжал колебаться.
– Брат мой, разве мы не разделяем одну и ту же философию? Разве у нас не одни и те же взгляды на мир, на будущее?
– Ну да, конечно. – Борн поджал губы. – Ну хорошо, брат. Но предупреждаю тебя, что если ты был неискренен относительно своих намерений, клянусь, я это выясню, и ты не уйдешь от справедливого возмездия.
– Ла ила ил-алла. Каждое мое слово является истинной правдой.
Борн сказал:
– В Лондоне я учился в школе вместе с предводителем «Дуджи».
– Не знаю…
– Пожалуйста, я не собираюсь называть вслух настоящее имя Фади. Однако мне известны кое-какие подробности о его семье, скрытые от остальных.
Любопытство Муты ибн Азиза, прежде деланое, стало искренним.
– И почему же эти знания мешают тебе примкнуть к «Дудже»?
– Понимаешь, все дело в отце Фади. Или, точнее, в его второй жене. Она англичанка. Что хуже, она христианка. – Борн покачал головой. Свирепое выражение его лица подчеркнуло смысл сказанных им слов. – Правоверному мусульманину запрещено дружить с человеком, который не верит в истинного бога и его пророка. Однако этот человек женат на неверной, совокуплялся с ней. И порождением этой связи стал Фади. Скажи мне, брат, как я могу идти за подобным выродышем? Как я могу ему верить, когда у него в душе таится дьявол?
Мута ибн Азиз был поражен.
– Однако Фади сделал так много для нашего дела…
– Отрицать это нельзя, – согласился Борн. – Но мне кажется, что если говорить языком крови – от которого, как известно, нельзя отмахнуться, – Фади подобен тигру, которого забрали из джунглей, привезли в новую среду и с любовью приручили приемные родители. Однако это лишь вопрос времени – когда тигр покажет свою истинную сущность, бросится на тех, кто его вскормил, и безжалостно с ними расправится. – Он снова покачал головой, на этот раз изображая скорбь. – Пытаться перевоспитать тигра – смертельная ошибка, брат мой. Тут не может быть никаких сомнений.
Отвернувшись, Мута ибн Азиз угрюмо уставился в море, где над водой поднималась Буюкада, подобная Атлантиде или острову давно забытого халифа, застывшему во времени. Ему хотелось возразить своему собеседнику, но он почему-то не мог найти подходящие слова. «Вдвойне печально, – думал он, – услышать правду из уст этого человека».
Мысли Сорайи лихорадочно носились, причем это было следствием не столько отчаянного бегства от «Линкольна Авиатор», сколько известием о предательстве Анны Хельд. У нее стыла кровь в жилах. О господи, сколько всего подлая изменница выдала на протяжении многих лет? Сколько секретов она передала «Дудже»?
Сорайя вела свой гроб на колесах куда глаза глядят. Краски дня казались перенасыщенными, вибрировали странным пульсом, который придавал машинам, улицам, зданиям и даже облакам над головой незнакомый, угрожающий, злобный вид. Все естество молодой женщины оказалось в плену у жуткой правды.
Голова у нее раскалывалась от мыслей о возможной катастрофе, тело дрожало, откликаясь на схлынувшую волну адреналина.
Ей нужно остановиться, собраться с мыслями, определить, каким будет следующий шаг. Ей необходим союзник здесь, в Вашингтоне. Сорайя подумала было о своей подруге Ким Ловетт, но тотчас же отказалась от этой мысли. Во-первых, ситуация слишком опасная, чтобы втягивать Ким. Во-вторых, про эту дружбу известно в ЦРУ, и в первую очередь – Анне Хельд.
Ей требовался кто-то, о существовании кого в ЦРУ не подозревали. Достав сотовый телефон, Сорайя набрала номер Дерона, моля бога о том, чтобы тот вернулся из Флориды, где гостил у своего отца. У нее в душе все оборвалось, когда включился ящик речевой почты.
«Где он сейчас?» – в отчаянии спросила себя Сорайя. Ей нужна тихая гавань, чтобы укрыться от надвигающейся бури, и нужна прямо сейчас. И тут, отгоняя прочь подступающую панику, она вспомнила Тайрона. Конечно, он еще подросток, но Дерон верит ему настолько, что поручил собственную безопасность. Это Тайрон предупредил ее о том, что за ней следили. И все же, даже если Тайрон согласится ей помочь, при условии, что она решится ему довериться, как, черт побери, с ним связаться?
Тут Сорайя вспомнила, как молодой негр сказал ей, что любит слоняться рядом со стройкой. Но где же? Она принялась лихорадочно рыться в памяти.
«Там, на Флорида-авеню, возводят небоскребы. Я мотаюсь туда при любой возможности, чтобы взглянуть, что к чему, понимаешь?»
Впервые Сорайя обратила внимание на то, где находится. Это был Северо-восточный сектор, то самое место, которое ей нужно.
Буюкада является самым большим из Принцевых островов, названных так потому, что в древности византийские императоры ссылали на эту цепочку островов принцев, провинившихся или вызвавших недовольство. На протяжении трех лет Буюкада была домом Льва Троцкого, который написал здесь «Историю русской революции».
Вследствие своего неприглядного прошлого острова на протяжении многих лет оставались пустынными – одно из многих кладбищ в кровавой истории Оттоманской империи. Однако в наши дни Буюкада, покрывшись красивыми парками с тенистыми аллеями и особняками в пышном поздневизантийском барокко, превратилась в живописный уголок, излюбленное место отдыха богачей.
Борн и Мута ибн Азиз сошли с парома вместе. На пристани они обнялись и пожелали друг другу милость и расположение Аллаха.
– Ла ила ил-алла, – сказал Борн на прощание.
– Ла ила ил-алла, – ответил посланник Фади.
Проследив, в какую сторону он направился, Борн развернул план острова. Чуть повернув голову, он краем глаза наблюдал за Мутой ибн Азизом. Тот взял напрокат велосипед. Поскольку автомобильное движение на Бутокаде запрещено, передвигаться по острову можно одним из трех способов: на велосипеде, на повозке, запряженной лошадью, и на своих двоих. Однако остров был достаточно обширным, чтобы ходить по нему только пешком.