Он обращается к ней:
– Ты сможешь достать то, что мне нужно. Я в тебя верю.
В ее глазах страх, но также мужество и решимость.
– Я скоро вернусь, – говорит она. – Я тебя не подведу…
Борн пошатнулся под ударом памяти. Раскидистые акации, булыжная мостовая: это же площадка перед конечной станцией канатной дороги. Лицо, голос: он разговаривал не с Мари. Это была…
– Сорайя!
Она подхватила его, опасаясь, что он потерял слишком много крови и не сможет идти дальше.
– Это была ты! Когда много лет назад я был в Одессе, со мной была здесь ты!
– Я возглавляла местное отделение. Ты не хотел иметь со мной никаких дел, но в конце концов вынужден был обратиться ко мне за помощью. Это мой источник предоставил сведения, которые были нужны тебе, для того чтобы выйти на след цели.
– Я помню, как мы с тобой разговаривали под сенью акаций на Французском бульваре. Как я туда попал? Что произошло, черт побери? Неопределенность сводит меня с ума.
– Я заполню пробелы в твоих воспоминаниях.
Борн споткнулся. Сорайя сильной рукой его поддержала.
– Но почему же, когда я впервые пришел в «Тифон», ты не сказала, что мы уже работали вместе?
– Я хотела…
– Выражение твоего лица…
– Мы уже почти дошли до места, – сказала Сорайя.
– До какого?
– До того места, где мы с тобой уже прятались.
Они отошли от развилки метров на восемьсот. Здесь подземный тоннель стал особенно опасным. Повсюду обвалившиеся балки и просочившаяся вода. Казалось, сами катакомбы издавали жуткий стон, словно какие-то неведомые силы грозили разорвать их на части.
Сорайя подвела Борна к дыре в левой стене. Это было не боковое ответвление, а участок, размытый грунтовыми водами: точно так же прибой со временем образует бухту. Однако дорогу тотчас же преградила груда обвалившихся камней, поднимающаяся почти до самого свода.
Молодая женщина поднялась по осыпи и, распластавшись на животе, протиснулась в щель между вершиной груды и сводом. Борн последовал за ней. Каждый шаг, каждое движение отдавались новой колющей болью в боку. К тому времени, как он прополз в щель, все его тело уже отзывалось на ритм сердца.
Сорайя повела его по узкому коридору, уходящему направо, и они наконец оказались в некоем подобии комнаты. Приподнятый над землей настил из досок, застеленный тонким одеялом, заменял кровать. Напротив, на трех планках, прибитых к деревянным сваям, стояли несколько бутылок с водой и банки с консервами.
– Осталось с прошлого раза, – объяснила Сорайя, помогая Борну забраться на дощатый настил.
– Я не могу здесь оставаться, – запротестовал Борн.
– Придется. У нас нет антибиотиков, а тебе нужна ударная доза, и чем скорее, тем лучше. Я достану все необходимое у одного врача, она работает на ЦРУ. Я ее знаю и доверяю ей.
– Не жди, что я буду просто лежать здесь.
– С тобой останется Александр. – Сорайя потерла собаке блестящий нос. – Он будет защищать тебя до последнего вздоха, ведь так, мой малыш?
Казалось, бульдог все понял. Он подошел к Борну и уселся рядом, высунув между резцами кончик розового языка.
– Это же безумие. – Борн сбросил ноги с импровизированной кровати. – Мы пойдем вместе.
Молодая женщина смерила его взглядом.
– Ну хорошо. Пошли.
Оттолкнувшись от досок, Борн поднялся на ноги. Точнее, попытался подняться, поскольку, как только он перестал опираться о настил, колени подогнулись под ним. Подхватив, Сорайя усадила его обратно на кровать.
– Забудем об этом, хорошо? – Она рассеянно потрепала Александра за ушами. – Я вернусь к развилке. Для того чтобы выйти из катакомб и попасть к врачу, мне надо будет пойти вправо. Я буду шуметь, и наши преследователи пойдут за мной, решив, что это мы оба. Я уведу их от тебя.
– Это слишком опасно.
Сорайя выждала мгновение.
– Другие предложения есть?
Борн покачал головой.
– Отлично. Обещаю вернуться как можно скорее. Я тебя не брошу.
– Сорайя!
Она обернулась лишь наполовину, готовая идти.
– Почему ты мне ничего не сказала?
Сорайя колебалась долю секунды.
– Я рассудила, что всем будет лучше, если ты не вспомнишь, в какую лужу я тогда села.
Борн проводил ее взглядом. У него в голове продолжали звучать ее слова.
Пятнадцать минут быстрым шагом привели маленький отряд к развилке.
– Это разветвление основного тоннеля, – сказал лейтенант Ковальчук, поводив лучом фонарика по стенам.
Фади не любил сомнения. Для него нерешительность являлась признаком слабости.
– В таком случае, лейтенант, нам нужна научно обоснованная догадка относительно того, куда направился преступник. – Он пристально всмотрелся милиционеру в лицо. – Ты у нас здесь специалист, ты и говори.
В присутствии Фади было практически невозможно возражать или оставаться бездеятельным.
– Направо, – уверенно произнес Ковальчук. – На его месте я бы пошел направо.
– Вот и хорошо, – сказал Фади.
Они вошли в правое ответвление и почти сразу же снова услышали тот звук, шорох кожи по камню, на этот раз более отчетливый, повторяющийся через равные промежутки времени. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что это отголоски шагов, отражающиеся от стен. Преследователи настигали жертву.
Преисполненный мрачной решимости, Ковальчук подбодрил своих людей.
– Живо вперед! Мы его скоро настигнем.
– Минуточку.
Милиционеры застыли на месте, услышав этот голос, проникнутый холодной властностью.
– В чем дело, товарищ генерал?
Фади задумался на мгновение.
– Мне нужен фонарь. Вы пойдете направо. А я посмотрю, нет ли чего-нибудь в левом ответвлении.
– Товарищ генерал, в этом нет необходимости. Как я уже говорил…
– Я ничего не привык повторять дважды, – резко оборвал его Фади. – Преступник, с которым мы имеем дело, дьявольски хитер. Возможно, что звук шагов – это уловка, направленная на то, чтобы сбить нас со следа. Скорее всего, учитывая, что этот человек потерял много крови, вы настигнете его в правом ответвлении. Но я не могу оставить неисследованной вторую возможность.
Не говоря больше ни слова, он взял фонарь, протянутый одним из милиционеров Ковальчука, и, вернувшись до разветвления, свернул в левый проход. Через мгновение у него в руке появился кривой нож.
Карим аль-Джамиль, надев толстый резиновый фартук и плотные рукавицы, потянул за шнурок, запуская цепную пилу. Под прикрытием ее жуткого лязга он сказал: