– Да, – ответила удивленная Фьора.
– Не подумайте, ради бога, что меня просто разбирает любопытство. Вы лучше поймете меня, когда я скажу вам, кто я.
– Вы сестра Серафина. Я справлялась о вас, потому что мне очень нравится, как вы поете.
– Верно. Здесь я сестра Серафина, но в миру я была Антонией Колонна.
Фьора сразу же вспомнила милого верного пажа Карла Бургундского, обладающего звонким чистым голосом.
– Баттиста! – воскликнула она. – Я прекрасно его помню. Вы его родственница?
– Наши матери сестры, и мы с ним одного возраста. Даже если бы мы были близнецами, мы все равно не были бы более близкими. После того как он уехал, он мне часто писал… и много говорил о вас. Мне кажется, вы были друзьями?
– Больше чем друзьями! Вы говорите, что он для вас как брат. Для меня он тоже был вроде младшего брата. Когда я была заложницей герцога Бургундского, только благодаря Баттисте я не впала в полное отчаяние. Но после похорон герцога Карла он исчез, и я больше ничего не знаю о нем. Вы можете сообщить мне что-нибудь о его судьбе? – спросила Фьора с надеждой. – Я предполагаю, что он возвратился в Рим?
– Нет. Он остался там!
Сестра Серафина отвела глаза, чтобы собеседница не увидела ее слез, и радость Фьоры тут же сменилась беспокойством.
– Он остался в Нанси? Но почему? Он не был ранен в последней битве, которая стоила жизни герцогу, и мне говорили, что из-за его юного возраста он не был взят в плен?
– Действительно, он мог бы вернуться. Если он остался во Франции, так это по своей собственной воле. Он попросил, чтобы его взяли в число тех монахов, которым поручено следить за могилой Карла Смелого, кого он боготворил. Он никогда не вернется!
На этот раз Серафина плакала, не скрывая своих слез, а огорченная Фьора не знала, как успокоить бедняжку и смягчить ее горе. В этот момент она сильно упрекала себя.
Отдавшись целиком вновь обретенной любви, она совсем забыла о юном паже и покинула Нанси, даже не пытаясь встретиться с ним вновь. И все-таки поведение Баттисты было непонятным. Неужели он любил герцога до такой степени, что пожелал навеки остаться его слугой? Неужели он решил похоронить вместе с ним все земные надежды? Неужели он решил навеки остаться возле его могилы? Какая абсурдная вещь! Что же тогда произошло возле пруда Сен-Жан, куда Баттиста проводил тех, кто разыскивал тело побежденного герцога? Что потрясло при виде трупа, наполовину съеденного волками, этого юношу, мечтавшего о славе, любившего жизнь? Он был молод, красив, богат и благороден. Чего же еще желать? Может быть, любовь? Любовь, которая ждала только его и никогда не осмеливалась назвать свое имя?
– У нас никто не понял, почему он принял такое решение, а меньше всего наш дядя, князь Селано, с которым Баттиста поехал в бургундские войска. Он сделал все, чтобы вернуть его, но столкнулся с такой несгибаемой волей. Баттиста твердо решил стать монахом.
– Это просто бессмысленно! Как можно посвятить себя религии без согласия главы семьи? Его отец дал на это согласие?
– Никоим образом! Он возлагал на Баттисту большие надежды.
– Тогда почему бы не обратиться к папе? Я знаю, что вы одни из двух самых влиятельных семей Рима.
– Это было когда-то раньше, а теперь нет. Сейчас Орсини берет верх, потому что принц Вирджинио – лучший друг князя Джироламо Риарио, самого любимого из пятнадцати племянников святого отца. Мы, конечно, не отказались от войны с этой семьей бандитов, но на победу рассчитывать не приходится.
– Пятнадцать племянников! Что за семья! И только мужчины.
– Нет, есть также и девицы, которых удачно выдают замуж. Что же касается юношей, то если из них не делают кардиналов, то они становятся настоящими сеньорами. Князь Джироламо, женившийся на любимой внебрачной дочери герцога миланского, завладел Романией и надеется получить Флоренцию. Другой является префектом Рима, кардинал Джулиано делла Ровере, [10] архиепископ Лозанны, Авиньона, Констансы, Менде, Савона, Вивье и Верчелли. Его дворец Вазо, отнятый у нашей семьи, просто забит редкими вещами, его часто посещают художники, эрудиты и поэты, ибо он больше интересуется греческой и римской цивилизацией, чем Евангелием. Другой, просто уродец, женился на внебрачной дочери короля Неаполя, которую заставили выйти замуж за него, как Катарину Сфорца. Я не могу вам всего сказать, но в ближайшее время молодой Рафаэле Риарио, которому семнадцать лет и который учится в Пизе, получит кардинальскую шапку, и это, конечно, не последнее, чем папа облагодетельствует свою семью. Рим и даже вся Италия являются для него лишь огромным садом, в котором он срывает самые сладкие плоды, чтобы накормить ими своих родичей.
– А вы, Колонна, вы не нравитесь ему?
– Конечно. Но, к счастью, у нас оставалось много друзей и сторонников. Это позволяет нам вредить этим людям как только можем.
Фьора просто не верила своим ушам. Эта маленькая монашка, посвятившая себя молитве, всепрощению, отречению и единственной любви господней, только что при ней сбросила с себя маску набожности и показала суть своей души, полной горечи и, возможно, ненависти. Она одобряла убийства, которые совершались каждой ночью в Риме. И тогда Фьора задала ей естественный вопрос:
– Вы пришли сюда, Серафина, по собственной воле?
– Я предпочитаю, чтобы наедине вы называли меня Антонией.
Она помолчала с минуту, не решаясь на большую откровенность. Но, вероятно, полагая, что сказала и так уж слишком много, она продолжила:
– Что касается вашего вопроса, то скажу, что это я сама решила стать монахиней, чтобы не выходить замуж за Леонардо делла Ровере. Моему отцу удалось избежать серьезных неприятностей, оставив этому ублюдку большую часть моего приданого. Признаюсь, что я была возмущена, когда пришла сюда, но теперь у меня нет желания покидать монастырь. Что мне делать в миру, если Баттиста больше не вернется?
В больших черных глазах, удивительно похожих на глаза Баттисты, Фьора прочла такое отчаяние, что ей захотелось обнять эту девочку, как маленькую несчастную сестренку. Но все в поведении Антонии говорило о том, что она отказалась бы принять эту жалость.
– Вы так его любили?
– Я люблю его по-прежнему и буду любить, пока жива. Не будем больше говорить о моих несчастьях. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о нем, потому что вы долгое время жили с ним рядом.
– Больше года – от первой осады Нанси до второй…
– Целый год! Я отдала бы всю жизнь за это время и хочу признаться вам: я ревновала вас, презирала. Он говорил мне, что вы такая красивая. И он был прав.
– Спасибо, но причины для ревности у вас не было. Мы были кем-то вроде товарищей по несчастью, потому что Баттиста, как и я, тоже был заложником. Ведь он отвечал за меня своей головой, если бы я попыталась бежать. А герцог Карл умел использовать все способы, чтобы добиться того, чего он хотел. Я раскаиваюсь в том, что не попыталась увидеться с Баттистой до своего отъезда из Нанси, но обещаю вам, что если мне удастся вернуться к себе – а я в это верю, – то я поеду к нему и добьюсь, чтобы Баттиста сказал мне, почему он принял такое решение.