– Кстати, Витор, мы тут не закончили обсуждать нанофаги, – сказал Смит, тщательно подбирая слова. – Какова их реальная цель?
– Как только наши испытания завершатся, они начнут очищать мир, – сказал умирающий и кашлянул. В одном уголке его рта вздулся кровавый пузырь. Но его глаза продолжали сиять фанатическим светом. Сделав над собой усилие, он снова заговорил: – Они все обновят. Они избавят Землю от инфекции. Они спасут ее от чумы – от бешеного человечества.
Смиту потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, о чем говорил Абрантес, а после этого его передернуло, как от холода. Жуткие массовые убийства в Теллеровском институте и Ла-Курнёв были всего лишь экспериментальными пробами. А это, в свою очередь, означало, что гибель в страшных мучениях десятков тысяч людей была с самого начала запланирована как полевые испытания для оценки и дальнейшего повышения эффективности действия смертоносных нанофагов – опыт за пределами стерильной лабораторной камеры.
Он смотрел, ничего не видя, на повторяющиеся на экране картинки. Нанофаги представляли собой нечто большее, чем любое другое оружие войны или терроризма. Они были разработаны именно как инструменты геноцида – геноцида, запланированного в таком масштабе, какого еще не знала история.
Джон почувствовал, что в нем поднимается гигантская волна гнева, что она вот-вот захлестнет весь его разум. Мысль о том, что хоть кто-то, считающий себя человеком, мог радоваться тому бесчеловечному, жесточайшему уничтожению людей, свидетелем которого он оказался под стенами Теллеровского института, пробудила в нем такую ярость, какой он не испытывал, пожалуй, ни разу за всю свою достаточно долгую и насыщенную событиями жизнь. Но для того чтобы добыть информацию, которая была жизненно важна не только для них, но и, как оказалось, для всего человечества, – для этого требовалось, чтобы молодой португалец слышал голос друга, человека, который разделял бы с ним его изуверские убеждения. Вспомнив об этом, Джон заставил себя полностью смирить взбунтовавшиеся эмоции.
– Но кто же будет руководить этой чисткой, Витор? – услышал он свой мягкий, прямо-таки нежный голос. – Кто сумеет переделать мир?
– Лазарь, – просто ответил Абрантес. – Лазарь создаст жизнь из смерти.
Смит, сидевший на полу, скрестив ноги и нагнувшись к раненому, разогнул спину. В его воображении складывался ужасный и пугающий образ – образ безликого кукольника, с холодным усердием разыгрывающего на сцене драму, сложившуюся в его собственном маниакальном сознании. Сначала Лазарь объявил нанотехнологию главной опасностью для человечества. Затем он обратил (может быть, лучше будет сказать – извратил!) эту самую технологию для собственных ужасных целей – использовал ее для того, чтобы истребить даже своих собственных самых преданных последователей, как если бы имел дело с лабораторными мышами. Одной рукой он тянул за ниточки, заставляя высокопоставленных работников ЦРУ, ФБР и МИ6 начать тайную войну против Движения, которым он управлял. А другой обернул эту незаконную войну против них самих, сделав в критический момент своих врагов слепыми, глухими и бессильными.
– И где же находится этот человек, которого вы называете Лазарем? – спросил он.
Абрантес ничего не сказал. Он лишь сделал короткий вдох, а потом раскашлялся – неудержимо, почти до рвоты, – безуспешно пытаясь очистить легкие. Он буквально тонул в своей собственной крови; Смит, как врач, это хорошо знал.
Он поспешно повернул голову молодого человека набок, открыв на короткое время проход для воздуха, в котором нуждался умирающий. Из дергавшихся губ Абрантеса вытек алый ручеек крови. Кашель сразу ослабел.
– Витор! Где Лазарь? – настойчиво повторил Смит. Рэнди отошла от компьютера, который исследовала, подошла к ним поближе и слушала, стоя неподвижно.
– Os Asores, – прошептал Абрантес. Он снова закашлялся, сплюнул кровь на пол и попытался втянуть в себя еще немного воздуха. – O console do sol. Santa Maria. – На сей раз усилие оказалось для него чрезмерным. Он содрогнулся и вдруг забился, сотрясаемый еще одним непреодолимым приступом кашля. Когда же кашель прекратился, Абрантес был уже мертв.
– Что это было? Молитва? – спросила Рэнди.
Смит нахмурился.
– Если даже и так, я сомневаюсь, что она поможет его душе получить пропуск на небеса. – Он посмотрел сверху вниз на неестественно изогнувшееся тело на полу и покачал головой. – Вообще-то, я думаю, что он пытался ответить на тот вопрос, который я ему задал.
На расстоянии сорока футов от них Питер присел на корточки около трупа террориста, которого застрелила Рэнди. Он быстро обшарил карманы мертвеца, достав бумажник и паспорт. Пролистав паспорт, он мысленно отметил даты последних по времени штампов: Зимбабве, Соединенные Штаты и Франция, в таком именно порядке, и все это на протяжении последних четырех недель. Прищурив бледно-голубые глаза, он прикинул, что к чему. Чрезвычайно показательно, сказал он себе.
Сунув документы в карман, он направился дальше, чтобы осмотреть еще один предмет, который он заметил раньше. Чем-то наполненная простая зеленая брезентовая сумка стояла в ближайшем углу. И сейчас он сообразил, что она совершенно не отличается от двух других таких сумок, брошенных в других частях комнаты.
Питер откинул длинный клапан, застегнутый на пуговицу-клевант, и заглянул внутрь.
И у него сразу же перехватило дыхание, когда он увидел два связанных вместе двухфутовых бруска пластиковой взрывчатки. И еще к ним были привязаны детонатор и цифровые часы. Чешский «Семтекс» или американская «C4», решил он, с самодельным таймером. Как бы там ни было, он отлично знал, что, независимо от марки взрывчатки, ее здесь было вполне достаточно, чтобы устроить чертовски громкий грохот. А табло часов ритмично мигало, на нем сменялись неуклонно уменьшавшиеся числа, и до нуля оставалось все меньше и меньше времени.
– Посол Николс у телефона, сэр, – почтительно сообщил официант Белого дома. – Защищенная линия.
– Спасибо, Джон, – сказал президент Сэм Кастилья, отодвигая тарелку с нетронутой едой. Последнее время, когда его жена находилась в отъезде, а кризис Лазаря пугающе разрастался с каждым часом, он, как и сегодня вечером, ел, по большей части, в одиночестве. Пищу ему приносили на подносе в Овальный кабинет. Он поднял трубку. – Ну что, Оуэн, как дела?
Оуэн Николс, посол США в ООН, был не просто одним из самых близких политических союзников Кастильи. Они дружили еще с колледжа. Ни один ни другой не считали нужным соблюдать какие-нибудь формальности в общении между собой. И ни один из них не считал, что плохие новости нужно как-то подслащивать.
– Совет Безопасности вот-вот приступит к заключительному голосованию резолюции по нанотехнологии, Сэм, – сказал он. – Я ожидаю этого в течение ближайшего часа.
– Так быстро? – удивленно спросил Кастилья. ООН почти никогда не действовала быстро. Организация всегда предпочитала долгий, почти бесконечный путь согласований и обсуждений. Он был уверен в том, что Совету потребуется еще день, а то и два, прежде чем резолюцию по вопросу запрета нанотехнологий поставят на голосование.