– В этом вам придется мне довериться, – мягко сказал он Клейну. – Когда вы втравили меня в это шоу, то говорили, что вам нужны индивидуалисты, инициативные парни, которые не вписываются в штатное расписание и не желают приноравливаться к должностным инструкциям любой другой организации. Люди, готовые пойти наперекор системе ради результата. Вы помните?
– Я помню, – серьезно ответил Клейн. – И я имел в виду именно то, что сказал.
– Ну так вот, как раз сейчас я и иду наперекор системе, – твердо заявил Смит. – Питер уже давно работает над той же самой проблемой, что и мы. Плюс к тому он обладает навыками, инстинктами и высочайшим интеллектом, которые мы можем использовать в наших интересах.
В наушниках несколько секунд было тихо: Клейн переваривал услышанное.
– Что ж, полковник, вполне убедительные аргументы, – сказал он наконец. – Ладно, сотрудничайте с Хауэллом как угодно близко, но помните: он не должен ничего узнать о «Прикрытии-1». Никогда. Это вам понятно?
– Вот вам крест, шеф, – пообещал Смит и добавил: – Чтоб я сдох.
Клейн фыркнул.
– Хватит острить, Джон. – Он громко откашлялся. – Сообщите мне, как только окажетесь на земле, ладно?
– Будет сделано, – ответил Смит. Он наклонился вперед и посмотрел на навигационный дисплей, отмечавший их позицию, расстояние до Эндрюса и скорость полета. – Судя по всему, мы должны прилететь примерно в девять вечера по вашему времени.
Мрачные, бездушные многоэтажные жилые дома кварталов парижских трущоб возвышались в ночи черными громадами. Их архитектурный облик – тяжелая массивность, уродство и намеренное отсутствие какого бы то ни было своеобразия – служил памятником суровым идеалам швейцарского архитектора Ле Корбюзье, мыслившего исключительно категориями холодного прагматизма. Проекты этих кварталов являлись также наследием прижимистых французских бюрократов, желавших втиснуть как можно больше незваных иммигрантов различных национальностей, по большей части мусульман, в наименьшее пространство.
Около Cite des Quatre Mille – Города четырех тысяч – бетонной громады, стены которой были сплошь испещрены граффити, горело лишь несколько фонарей. Это был печально известный приют воров, головорезов, торговцев наркотиками и исламских радикалов. Честные бедняки, каким-то образом попавшие сюда, оказывались в самой настоящей тюрьме, управляемой преступниками, среди которых весомое положение занимали террористы. Большинство уличных фонарей здесь или перегорели сами по себе, или были разбиты. На щербатых улицах тут и там стояли обгоревшие остовы угнанных и «раздетых» автомобилей. Немногочисленные магазины прятались за толстыми стальными решетками, хотя и эти предосторожности не спасли часть из них от разграбления и превращения в груду обугленных почерневших обломков.
Ахмед Бен-Белбук шел по ночным улицам – еще одна тень среди других теней. Ночь была холодной, и он был одет в длинный черный плащ; голову прикрывала шапка-куфи. Росту в нем было около шести футов. Он носил большую бороду, под которой скрывалась большая часть шрамов от прыщей, которыми пестрело его круглое лицо с обманчиво мягкими чертами. Француз по месту рождения, алжирец по происхождению, последователь радикального ислама по религиозным убеждениям, Бен-Белбук являлся вербовщиком новобранцев для джихада против Америки и загнивающего Запада. Его рабочее место размещалось в потайной комнате одной из местных мечетей, где он без огласки, но очень внимательно знакомился с теми, кто выказывал стремление принять участие в священной войне. Тех, которые казались ему наиболее перспективными, он снабжал фальшивыми паспортами, наличными деньгами, давал билеты на самолет и отправлял за пределы Франции для серьезного обучения.
Теперь, после продолжительного рабочего дня, он наконец-то возвращался в холодную грязную благотворительную квартиру, любезно предоставленную ему государством. Имея в своем распоряжении секретные денежные фонды, он вполне мог устроиться куда лучше, но Бен-Белбук полагал, что ему лучше жить среди тех, с кем он работал. Видя, что он разделяет с ними трудности существования и безнадежную нужду, они с гораздо большей охотой слушали его проповеди, призывавшие к ненависти и мести их угнетателям – жителям Запада.
Неожиданно террорист-вербовщик заметил впереди движение по темной улице. Он остановился. Это было странно. Именно в это время улицы здесь обычно бывали безлюдными. Робкие и честные уже прятались по домам за запертыми дверьми, а преступники и торговцы наркотиками обычно или еще спали, или потворствовали своим порочным и пагубным привычкам, а потому не шлялись по улицам.
Бен-Белбук скользнул в темный дверной проем сожженной пекарни и замер на месте, наблюдая. Правую руку он сунул в карман плаща и привычно нащупал рукоятку пистолета, который всегда носил с собой, – компактный, удобный «глок-19». Уличные бандиты и другие мелкие преступники, промышлявшие охотой на обитателей трущоб, как правило, избегали встреч с людьми, подобными Ахмеду, но все же он предпочитал принимать дополнительные меры для обеспечения собственной безопасности.
Из своего укрытия он со все усиливавшимся подозрением наблюдал за происходившим. Около столба одного из разбитых уличных фонарей стоял фургон. Рядом с ним двое мужчин в рабочих комбинезонах придерживали лестницу, на которую забрался третий техник, что-то делавший около вершины металлического столба. Что это могло значить? Какая-нибудь команда из государственных электросетей, присланная сюда с какой-то донкихотской задачей восстановления уличных фонарей, уже раз десять разбитых местными жителями?
Глаза бородатого мужчины прищурились, и он тихо сплюнул в сторону. Сама мысль об этом была смешной. Представителей французского правительства в этом районе глубоко презирали. Полицейским открыто угрожали. BAISE LA POLICE – трахни полицейского – была одной из самых распространенных настенных надписей, намалеванных аэрозольной краской едва ли не на каждой стене. Даже пожарных, которые были вынуждены приезжать сюда в связи с частыми поджогами, как правило, приветствовали «коктейлем Молотова» [19] и градом камней. Они давно уже не появлялись здесь без эскорта бронированных автомобилей. Конечно, ни один электрик, будучи в здравом уме, не решился бы приехать в Ла-Курнёв. Если бы кто и приехал, то не после наступления темноты и, конечно, в сопровождении тяжеловооруженного отряда полицейского спецназа, который должен был бы охранять его.
В таком случае кем же были эти люди и что они здесь делали? Бен-Белбук присмотрелся повнимательнее. Техник, стоявший на лестнице, похоже, крепил к столбу какое-то оборудование – небольшую серую, очевидно, пластмассовую коробку.
Ахмед перевел взгляд на другие фонарные столбы, имевшиеся в поле зрения, и, к своему великому удивлению, заметил на некоторых из них точно такие же серые коробки, разделенные равными интервалами. Хотя в тусклом свете было плохо видно, он вроде бы разглядел на коробках темные круглые отверстия. Конечно же, это объективы! Его подозрения превратились в уверенность. Эти cochons, эти свиньи устанавливали какую-то новую систему наблюдения. Неужели дураки из правительства не отказались от мысли взять в кулак этот беззаконный район? Он не мог допустить, чтобы такая наглость осталась безнаказанной.