— Откуда я знаю, способны ли вы на это?
— На что?
— Вы слышали. Откуда я знаю, способны ли вы на это или что на вас можно положиться?
— О чем вы говорите?
— Думаю, вы разъясните ему все, что хотите, расскажете то, что желаете, чтобы он услышал.
— Черт побери, да кто вы такой, чтобы разговаривать со мной подобным образом?
— Я — тот, кто, возможно, богат так же, как и вы. А еще я тот, кто убирается из этого города. Уверен, Свонн уже сказал вам об этом. Так что в вашем политическом благословении не нуждаюсь — не принял бы его ни в коем случае. Знаете что, Деннисон? Я думаю, вы — настоящая крыса. Не симпатичная разновидность Микки Мауса, а подлинное животное. Уродливый, копающийся в отбросах длиннохвостый грызун, разносящий вшей. Это произошло из-за вашей неподотчетности.
— А вы слов не жалеете, правда, конгрессмен?
— Мне не нужно. Я ухожу.
— Но президент-то не уходит! И мне он нужен сильным, убедительным. Дженнингс вводит нас в новую эпоху. Мы вот-вот снова возвысимся. Прикажем подонкам этого мира заткнуться или убираться!
— Ваши выражения так же банальны, как и вы сами.
— Да кто вы такой? Паршивый выпускник какого-нибудь университета из «Лиги Плюща», получивший степень по английскому языку? Да полно вам, конгрессмен! Мы жестко играем, вот в чем дело! В этой администрации шевелят кишками или уходят. Поняли?
— Постараюсь запомнить.
— Раз вы об этом заговорили, зарубите себе на носу: президент не любит разногласий. Все спокойно, понятно? Никаких вообще волнений. Все счастливы, ясно?
— Вы повторяетесь, не так ли?
— Я довожу все до конца, Кендрик. Это требуют правила жесткой игры.
— Вы — убогая, подлая машина, вот кто вы такой.
— Итак, мы не нравимся друг другу. Что же из того? Беда небольшая...
— Это я понял, — согласился Эван.
— Пойдемте.
— Не так быстро, — твердо возразил Кендрик, отворачиваясь от Деннисона и подходя к окну так, словно кабинет был его собственным, а не человека президента. — Каков сценарий? Ведь так это называется, да?
— Что вы имеете в виду?
— Чего вы от меня хотите? — Кендрик посмотрел вниз, на газон перед Белым домом. — Если вы тот, кто здесь думает, зачем я тут.
— Потому что игнорировать вас было бы непродуктивно.
— Правда? — Кендрик снова повернулся и заглянул в глаза главы президентского аппарата. — Непродуктивно?
— Вас надо наградить. Это достаточно ясно? Он не может сидеть на заднице и притворяться, что вы не существуете. Ведь так?
— О понимаю! Скажем, во время одной из его занимательной, хотя и не сильно информативных пресс-конференций, идет речь обо мне, что сейчас неизбежно, а он не сможет точно припомнить, играю я за «Джетс» или за «Джайантс». Так, что ли?
— Вы все правильно поняли. Пойдемте. Я буду направлять разговоры.
— Имеете в виду, что будете руководить, не так ли?
— Называйте как хотите, конгрессмен. Он величайший президент двадцатого века, и не забывайте этого. Мое дело — поддерживать статус-кво.
— Но это дело не мое.
— Черта с два не ваше! Это наше общее дело. Я был в сражении, молодой человек, и видел, как люди умирали за наши свободы, за наш способ жизни. Говорю вам, это святое дело! И нынешний президент возвращает ценности, за которые мы так дорого заплатили. Одной лишь своей силой воли, своим интеллектом, если угодно, он ведет нашу страну в правильном направлении! Он — самый лучший!
— Но не обязательно самый способный, — перебил его Кендрик.
— Ничего это не значит. Из Галилея мог получиться никудышный поп и еще худший император.
— Полагаю, главную мысль вы ухватили.
— Конечно. Теперь сценарий, то есть разъяснение. Все до боли просто и знакомо. Какой-то сукин сын допустил утечку той оманской истории. Вы хотите, чтобы о ней как можно скорее забыли.
— Я хочу?
Деннисон помедлил, рассматривая Эвана с неприкрытым отвращением.
— Я исхожу непосредственно из того, что тупица Свонн рассказал председателю Объединенного комитета начальников штабов...
— Почему Свонн тупица? Он не разглашал эту историю. Он пытался отделаться от человека, который приходил к нему.
— Свонн допустил, чтобы это случилось. Надеюсь, увижу его повешенным. Он руководил операцией, но допускал, чтобы такое произошло.
— Вы употребили неправильное прошедшее время. — Что?
— Не важно. Только для того, чтобы убедиться, что сценарии у нас один и тот же, ответьте, почему я хочу, чтобы об этом как можно скорее забыли?
— Из-за возможных ответных мер против ваших тамошних вшивых арабских друзей. Вот что вы сказали Свонну, а он доложил своему начальству. Хотите это изменить?
— Нет, конечно нет, — негромко проговорил Кендрик. — Сценарий тот же самый.
— Хорошо. Предполагается краткая церемония, в ходе которой президент поблагодарит вас от лица всей страны. Никаких вопросов, только несколько снимков, сделанных ограниченным кругом фотографов, а потом вы исчезнете. — Деннисон указал рукой на дверь, и они оба направились к выходу. — Знаете что, конгрессмен? — сказал глава президентского аппарата, взявшись за ручку двери. — Такое ваше разоблачение разрушило одну из лучших закулисных кампаний, которую только может пожелать любая администрация, — я имею в виду, в смысле связей с общественностью.
— Закулисная кампания?
— Ну да. Чем дольше мы хранили молчание, отклоняя вопросы под предлогом национальной безопасности, тем скорее люди полагали, что президент урегулировал оманское дело полностью самостоятельно.
— Идея, конечно, принадлежала ему? — Эван улыбнулся не то чтобы зло, но как бы отдавая дань таланту, который не обязан одобрять.
— Говорю вам, может, он не какой-нибудь Эйнштейн, но все же чертовски гениален. — Деннисон открыл дверь. Эван не двинулся с места.
— Разрешите напомнить, что в Маскате были убиты одиннадцать мужчин и женщин. А двести оставшихся в живых всю дальнейшую жизнь будут мучить кошмары.
— Это правда, — кивнул Деннисон. — Вот и он так говорит, да со слезами на глазах! Считает, что они настоящие американские герои, такие же храбрые, как те, кто сражались в Вердене, Омаха-Бич, Панмыньчжоне и Дананге. Президент действительно так сказал, конгрессмен, всерьез.
— Сузив круг, чтобы сделать свое сообщение понятным, — согласился Кендрик. — Если кто-то и нес ответственность за спасение двухсот тридцати шести заложников, то, вне всякого сомнения, это был он.
— Ну так что?
— Ничего. Давайте покончим с этим.