— Звери! — выкрикнул пожилой мужчина, выйдя нетвердой походкой вперед. Его выпад остался без внимания. — Арабские звери! Дикари! О цивилизации из вас кто-нибудь слыхал? Неужели избиение слабых, беззащитных людей способно сделать вас героями ислама? Если так, убейте меня, чтобы заслужить себе побольше медалей, только ради Бога, прекратите этот кошмар!
— Ради чьего Бога? — поинтересовался один из террористов, находящийся возле лежащего на земле без сознания мальчика — Христианского Иисуса, чьи последователи снабжают оружием наших врагов, чтобы они могли убивать наших детей бомбами и пушками? Или ради блаженного Мессии, чьи люди крадут нашу землю и убивают наших отцов и матерей? Разберись для начала со своим Богом.
— Довольно! — приказал Азрак, приближаясь к группе террористов
Кендрик последовал за ним, с трудом удерживаясь от желания выхватить из кобуры на плече Синего пистолет и расстрелять негодяев в упор. Остановившись перед окровавленным телом мальчишки, Азрак заговорил снова, не повышая голоса.
— Урок преподан. Не переусердствуйте, иначе прикончите тех, кого собираетесь научить. Отведите этих людей в больницу к врачу, который пользует заложников... и найдите мать этого мальчишки. Отправьте ее тоже к врачу и дайте ей поесть.
— Но почему, Азрак? — запротестовал один палестинец. — Моей матери такого уважения не выказывали! Она была...
— Равно как не выказывали и моей, — резко оборвал его Синий. — Ну и что? Взгляни на нас, кем мы стали. Оттащите этого юнца, и пусть он остается с матерью. Пошлите кого-нибудь поговорить с заложниками, успокойте их. Сделайте вид, будто сочувствуете им.
Кендрик содрогнулся от отвращения, глядя на бездыханные, покрытые синяками и кровоточащими ранами тела оттаскиваемых мужчин.
— Ты поступил правильно, — сказал он Азраку голосом, лишенным каких-либо эмоций. — Нужно знать, когда следует остановиться, даже если нет желания делать это.
Новоявленный лидер террористов изучающе посмотрел на Эвана:
— Я говорил серьезно. Взгляни на нас. Смерть близких меняет нас. Сегодня мы дети, а завтра уже взрослые мужчины, и не важно, сколько нам лет, мы сеем смерть потому, что воспоминания о пережитом не дают покоя.
— Понимаю.
— Нет, не понимаешь, Амаль Бахруди. Твой удел — идеологическая война. Для тебя смерть — политический акт. Ты истово веришь, у меня сомнений нет, вот только веришь ты в политику. А это не моя война. У меня одна идеология: выжить, я убиваю снова и снова и все еще живу.
— Ради чего? — спросил Кендрик, проявляя искренний интерес.
— Как ни странно, ради того, чтобы жить в мире, которого были лишены мои родители. Ради всех нас, ради нашей земли, которую у нас украли, отдали врагам и еще заплатили им, чтобы загладить вину за преступления, которых мы не совершали. Теперь жертвами стали мы. Можем ли мы не бороться?
— Если считаешь, что это не политика, советую хорошенько подумать. Ты все-таки остаешься поэтом, Азрак.
— С ножом и винтовкой в руках, Бахруди.
Люди во внутреннем дворе внезапно заволновались. Но волнение было скорее радостным. Две фигуры появились из дверей. Одна — женщина в чадре, другая — мужчина с белыми прядями в черных волосах. Зайя Ятим и Абиад, тот самый, чья кличка Белый, догадался Эван, стараясь сохранять внешне безразличный вид. Приветствие между братом и сестрой показалось ему странным. Они пожали друг другу руки, затем сдержанно обнялись. Универсальный жест, дающий понять: я хочу тебя защитить. Младший брат всегда ребенок в глазах старшей, умудренной опытом сестры, он и останется для нее таковым, невзирая на возраст, несмотря на то, что со временем именно он станет опорой семьи. Она всегда будет видеть в нем предмет беспрестанных забот.
Абиад был менее сдержан в проявлении эмоций и расцеловал самого юного и самого сильного члена оперативного совета в обе щеки.
— Ты должен многое рассказать нам, — сказал террорист, называющий себя Белый.
— Да, должен, — кивнул Азрак и повернулся к Кендрику. — Благодаря этому человеку. Это Амаль Бахруди из Восточного Берлина, посланный сюда в Маскат самим Махди.
Зайя впилась взглядом в лицо Кендрика.
— Амаль Бахруди, — повторила она. — Конечно же я слышала это имя. У Махди поистине огромные связи. Ты оказался очень далеко от того места, где работаешь.
— К сожалению, так. — Кендрик говорил на литературном арабском — Однако другие на виду. За каждым их движением следят. Предполагалось, что сюда приедет тот, кого не ждут, что он здесь появится, а Восточный Берлин так далеко. Люди станут клясться, будто видели вас там. Когда Махди призвал меня, я не раздумывая согласился. Точнее говоря, я сам связался с его людьми и предложил отправиться сюда, как только узнал, что здесь происходит. Брат расскажет о возникшей здесь проблеме. У нас могут быть разные цели, но все мы выиграем от сотрудничества.
— Но ты, Бахруди из Восточного Берлина, — вступил в разговор Абиад. Брови его были сдвинуты к переносице. — Откуда тебе знать, что тебя не выследили?
— О том, что я здесь, несомненно, знают. — Эван позволил себе улыбнуться. — Но едва ли мое появление свяжут с событиями давно минувшими.
— Тебя предали? — высказала предположение Зайя.
— Да, мне известно, кто это сделал, и я найду его.
— Бахруди вызволил нас, — прервал его Азрак. — Пока я раздумывал, он действовал. Он заслуживает доверия.
— Зайдем внутрь, дорогой брат. Поговорим там.
— Моя дорогая сестра, — сказал Синий. — Среди нас есть предатель. Это то, о чем хотел сообщить нам Амаль. Это и еще кое-что. Нас снимают на пленку скрытой камерой и передают фотографии из посольства, а потом продают их! Если уцелеем, нас будут преследовать всю жизнь, потому что весь мир. Увидел то, что происходит в этих стенах!
Сестра вопросительно взглянула на брата.
— Фотографии? Сделанные с помощью скрытых камер, которые никто до сих пор не заметил? Неужели среди нас есть такие, кто способен обращаться со сложной аппаратурой? Кто-то из наших братьев и сестер, которые и писать-то едва умеют?
— Он видел эти фотографии. В Восточном Берлине.
— Поговорим внутри.
* * *
В посольстве Великобритании за большим столом напротив полусонного атташе сидели двое. Атташе, все еще в халате, прилагал немалые усилия к тому, чтобы не заснуть.
— Да, — сказал он, зевая, — они будут здесь с минуты на минуту, и, если простите мои слова, надеюсь, в том, что вы говорите, есть смысл. У МИ-6 забот более чем достаточно, не думаю, что они обрадуются, если их поднимут ни свет ни заря, напрасно.
— Мой друг Джек служил гренадером, — обиженно воскликнул Дики — Если он считает, что дело серьезное, вам стоит проявить внимание Иначе зачем бы мы сюда пришли?
— Выбить деньги для своих фирм? — предположил атташе.