Нет, у этой суеты другая подоплека — и губернатор желал знать, какова она.
Возможно, конечно, что офицер британской армии втайне осуществлял рекогносцировку по заданию неугомонного правительства своей страны. Кто знает, какие планы вынашивает оно касательно суверенной территории блистательной Португальской империи? Жадность этой бесстыжей нации лавочников и торговцев не знает границ. Несмотря на их традиционный союз с Португалией, губернатор им не доверял.
С другой стороны, может быть, экспедиция эта и частная, но губернатор ни на миг не забывал, что возглавляет ее сын любителя совать нос не в свое дело, обладающего глазом не хуже, чем у стервятника. Кто знает, что отыскал старый черт в неведомой земле: гору из золота или серебра или легендарные затерянные города Мономотапы с нетронутыми сокровищами? Всякое может быть. Само собой, старый миссионер сообщил об открытии своему сыну. Если там есть гора золота, губернатор был бы очень рад о ней узнать.
Если там и нет новых сокровищ, то у них есть старые, которые нужно беречь. Камачо Перейра обязан отвести экспедицию от некоторых районов, чтобы они не наткнулись на тайны, неизвестные даже лиссабонским хозяевам губернатора.
Приказ Камачо был ясен: увести англичанина подальше, ссылаясь на неимоверные трудности путешествия в определенном направлении — на болота, горные цепи, болезни, диких зверей и еще более диких людей и расписывая, какие изобильные земли, дружелюбные народы, горы слоновой кости ждут их в другой стороне.
Если это не удастся — а майор Баллантайн, по-видимому, в полной мере обладал высокомерием и упрямством, свойственным нации, — то Камачо должен был использовать все доступные ему средства убеждения. И губернатор, и его племянник хорошо понимали этот эвфемизм.
Камачо почти убедил себя, что это единственный разумный образ действий. За Тете нет другого закона, кроме закона ножа, а Камачо всегда жил по нему. Теперь он смаковал эту мысль. Он находил неприкрытое презрение англичанина раздражающим, а отказ женщины — ранящим.
Он внушил себе, что причиной такого отношения к нему и брата, и сестры является его мулатская кровь. В самооценке Перейры эта тема была болезненной, поскольку даже в португальских владениях, где смешанные браки встречались практически повсеместно, примесь негритянской крови все-таки считалась пороком. Он был доволен предстоящей работой — она не только смоет все оскорбления, которые ему доводилось выносить, но и принесет неплохую поживу, и даже после того, как он поделится с дядей и всеми остальными, в его кармане останется немалый куш.
Снаряжение экспедиции представляло, на взгляд португальца, целое состояние. Огромные баржи были нагружены превосходным товаром. При первом же удобном случае Камачо тайно изучил содержимое тюков. Там были огнестрельное оружие, ценные приборы, хронометры и секстанты, был и походный сейф из кованой стали — англичанин держал его на замке и особенно берег. Один Господь милосердный ведает, сколько в нем английских золотых соверенов, а если и он не знает — то его добрый дядюшка-губернатор ведает и того менее. Значит, большая часть добычи будет принадлежать ему. Чем дольше Камачо об этом размышлял, тем с большим нетерпением ждал прибытия в Тете и броска в неизведанные земли.
Истинное прибытие в Африку начиналось для Робин с крошечного городка Тете. Городок означал возвращение в мир, о котором она так страстно мечтала и так усердно к нему готовилась.
В душе она обрадовалась, что Зуга под предлогом разгрузки барж решил не сопровождать ее.
— Найди нам место, сестренка, а завтра мы пойдем туда вместе.
Она снова переоделась в юбки — как бы мал и заброшен ни был Тете, все же это последний оазис цивилизации, и незачем обижать местное население. Хотя ее и раздражали тяжелые складки вокруг ног, вскоре Робин о них забыла: ведь она шла по единственной пыльной улочке городка, где, возможно, в последний раз гуляли вместе мать с отцом. Вдоль берега реки вразнобой тянулись глинобитные стены лавочек.
Она остановилась в дверях одной из них и обнаружила, что хозяин понимает смесь языков суахили, английского и нгуни, на которой она пыталась с ним объясниться. По крайней мере этого оказалось достаточно, чтобы направить ее туда, где деревенская улочка сужалась до пешей тропинки, петлявшей в акациевом лесу.
Лес застыл в полуденной жаре, даже птицы смолкли. Впереди среди деревьев мелькнуло что-то белое, и Робин остановилась: не хотелось идти к тому, что, она знала, ждет ее там. На миг Робин снова перенеслась в детство, в серый ноябрьский день, когда она стояла рядом с дядей Уильямом и махала вслед отчаливавшему кораблю. Слезы туманили глаза, и ей никак не удавалось разглядеть на переполненной палубе любимое лицо, а тем временем пропасть между кораблем и пристанью разверзалась все шире, как пролив между жизнью и смертью.
Она очнулась от воспоминаний и пошла вперед. Среди деревьев Робин нашла шесть могил — она не ожидала, что их будет так много, но потом вспомнила, что в отцовской экспедиции в Каборра-Басса смертность была высокой — четверо умерли от болезней, один человек утонул и один покончил с собой.
Могила, которую искала молодая женщина, находилась чуть в стороне от остальных. Место было обозначено квадратом из беленых речных камней, в изголовье стоял крест, сделанный из гипса. Он тоже был побелен. В отличие от других могил, эта была ухоженной, трава и сорняки выполоты, а в дешевой китайской вазе стоял бреет увядших полевых цветов. Их поставили всего несколько дней назад. Робин удивилась.
Встав в ногах могилы, она прочитала надпись на кресте, еще хорошо различимую:
На добрую память о
ХЕЛЕН,
любимой жене Фуллера Морриса Баллантайна.
Родилась 4 августа 1814 года
Умерла 16 декабря 1852 года.
Да свершится воля Божья.
Робин закрыла глаза и подождала, пока из глубины души поднимутся слезы, но слез почему-то не было, они были пролиты много лет назад. Вместо них наплывали лишь картины прошлого.
Они собирают клубнику в саду дяди Уильяма, она встала на цыпочки, чтобы запихнуть приятно пахнущую сочную красную ягоду между белыми зубами матери, а потом съела оставленную ей половинку; она лежит под одеялом, свернувшись калачиком, и сквозь дрему слушает, как мать читает ей при свете свечи; уроки — зимой она делала их за кухонным столом, летом — под вязами, она всегда любила учиться, ей хотелось доставить матери радость; первая поездка на пони, руки матери удерживают ее в седле, потому что ноги слишком коротки и не достают до стремян; намыленная губка скользит по ее спине, мать склонилась над железной ванночкой; звук материнского смеха, а потом, ночью, звук ее плача из-за перегородки возле колыбельки.
Робин вспомнила и запах лаванды и фиалок, он щекотал ей ноздри, когда она прижалась лицом к платью матери.
— Мама, зачем ты уходишь?
— Потому что я нужна твоему отцу. Потому что он послал за мной.
При этих словах ее охватила всепоглощающая ревность, смешанная с предчувствием неминуемой утраты.