Зуга слушал вполуха. Он думал о человеке, притаившемся в лощине. Может быть, это кто-то из каравана, например, отряд, посланный, чтобы нарубить дров для ночной стоянки, но все-таки еще рановато думать о ночлеге.
Пение носильщиков зазвучало громче. Походную песню вел один голос. Зуга узнал его. Это был высокий мужчина из племени ангони, обладавший хорошим тенором, поэт, он на ходу сочинял новые стихи и тут же дополнял и изменял их. Вскинув голову, Зуга сумел разобрать слова.
«Вы слышали, как кричит орел-рыболов над Малави?
Вы видели, как солнце на закате кровью красит снега Килиманджаро?»
За ним вступал хор, призрачные африканские голоса, такие красивые, такие волнующие:
«Кто поведет нас к этим чудесам, мой брат?
Мы оставим женщин плакать,
Пусть остынут их циновки для сна,
Если нас ведет сильный человек, мы пойдем за ним, мой брат».
Зуга улыбнулся, узнав свое имя:
«Бакела поведет нас, как отец ведет детей,
Бакела даст тебе хете бусин сам-сам,
Бакела накормит тебя жиром гиппопотама и мясом буйвола…»
Майор выбросил из головы отвлекающие мысли, сосредоточившись на человеке по ту сторону лощины. Здесь, в более чем полутораста километрах от ближайшего человеческого жилья, это наверняка кто-то из каравана — лесоруб, сборщик меда, дезертир, кто знает?
Зуга встал и потянулся, Ян Черут выбил трубку и тоже поднялся. Среди деревьев ниже по склону показалась голова колонны. Красно-бело-синее знамя то разворачивалось, лениво хлопая, то опять уныло обвисала.
Зуга снова взглянул на противоположный склон — казалось, там никого нет. Они быстро шли с самой зари, он устал, ступни болели так, словно он прошелся по горящим углям, а едва зажившая рана на бедре глухо ныла.
Он должен был подняться по тому склону и проверить, кто там, но склон был очень крутым и каменистым. Чтобы достичь гребня и вернуться, придется полчаса карабкаться. Они спустились вниз, навстречу каравану. Увидев Робин, с легкой игривой грацией шагавшую следом за знаменосцем, Зуга поднял шляпу и помахал ею над головой.
Сестра рванулась ему навстречу, смеясь от радости, как дитя. Его не было три дня.
Под отполированной стеной гладкой черной скалы, которой при разливах реки низвергался ревущий водопад, находилась излучина сухого русла, устланная чистым белым песком.
На берегу излучины, дотягиваясь корнями до воды, росли высокие мощные махагоновые деревья, а в песке под берегом копался когтями бабуин.
Робин и Зуга сели рядом на край сухого водопада, глядя на людей, которых Зуга послал искать воду.
— Дай Бог, чтобы воды было вдоволь. — Робин заинтересованно наблюдала за ними. — Я не принимала ванны со дня выхода из Тете.
Ее эмалированная сидячая ванна была самым громоздким предметом в снаряжении экспедиции.
— Я буду рад, если хватит на чайник чая, — рассеянно ответил Зуга. Он явно думал о чем-то другом.
— Тебя что-то беспокоит? — спросила она
— Я думал об одной долине в Кашмире.
— Там было похоже?
— Не просто похоже — точно так же.
Брат пожал плечами. Тогда он был молодым поручиком и вел авангард батальона. В той долине он что-то увидел впереди, точно так же, как сегодня. Какое-то незначительное, случайное движение, блик света, то ли от ружейного ствола, то ли от рога дикого козла. Тогда, как и сейчас, у него было слишком много хлопот, и он не смог пойти и проверить, что же это. Той ночью он потерял троих, их убили, когда они с боем прокладывали себе путь из долины. За ту битву он заработал благодарность от полковника, но людей-то не воскресить.
Он взглянул на заходящее солнце — до темноты оставался час. Зуга знал, что должен вскарабкаться на тот склон. Пока Робин озадаченно взирала на него, он поколебался еще несколько секунд и с сердитым возгласом устало поднялся. Ноги по-прежнему невыносимо болели, и он потер там, где пульсировала ножевая рана. Да, прогулка в лощину будет долгой.
По глубокому узкому оврагу Зуга незаметно вышел из лагеря. Отойдя подальше, он вскарабкался наверх и держался густых кустарников прямо над речным руслом, пока не наткнулся на преграду из деревьев, принесенных сюда рекой во время последнего сезона дождей и перегородивших сухое русло от берега до берега.
Прячась за этим укрытием, Зуга перебрался через русло и начал подниматься на дальний склон. Он шел очень осторожно, перебегая от дерева к дереву и внимательно прислушиваясь и всматриваясь перед каждой пробежкой.
Потянуло легким прохладным ветерком. Вечерний бриз, дувший с откоса, осушил пот на шее и сделал тяжелый подъем мало-мальски переносимым. Похоже, другой награды он не получит. На твердой каменистой почве не оставалось следов, и вокруг не было признаков жизни, ни животных, ни человека. Все идет к тому, что Зуга сполна расплатится за свою лень. Он ждал слишком долго.
Еще до того, как он вернется в лагерь, наступит полная темнота, луна встанет поздно, а, спускаясь по такой местности в кромешной тьме, он рисковал сломать ногу.
Майор повернулся, намереваясь идти обратно. Вдруг он учуял знакомый запах, а уж потом заметил источник. Волосы у него на голове зашевелились, живот сжался, хотя пахло обычным табаком. Он нагнулся и подобрал коричневый, смятый в лепешку окурок. Последнюю свою сигару он выкурил два дня назад, и, возможно, поэтому его нос стал таким чувствительным.
Сигару выкурили почти до конца и раздавили так, что она напоминала обрывок древесной коры. Если бы не запах, он не обратил бы на находку внимания. Зуга раскрошил окурок между пальцами — изжеванный комочек был еще влажным от слюны. Он понюхал пальцы. Запах этого сорта португальского ароматизированного табака был ему хорошо знаком.
Камачо оставил пятнадцать человек далеко за гребнем, в нагромождении скал, похожем на разрушенный замок; их пещеры и навесы давали тень и укрытие. Он знал, что они лягут спать, и завидовал им. У него самого слипались глаза. Португалец лежал на животе, схоронившись на другой стороне гребня, и наблюдал, как караван разбивает лагерь.
С собой он взял лишь двоих, они помогут ему запомнить расположение часовых и изгороди, сторожевых костров и палаток. Они смогут провести в лагерь всех остальных, даже в полной темноте, до восхода луны, если в этом возникнет необходимость. Камачо надеялся, что не возникнет. В темноте можно ошибиться, а для провала им хватит одного выстрела или крика. Нет, надо дождаться луны, решил он.
Англичанин вернулся в лагерь незадолго до того, как караван остановился. С ним был готтентот. Оба спотыкались на каждом шагу, как люди, совершившие долгий трудный поход. Отлично, Баллантайн будет спать беспробудно, может быть, уже спит, так как Камачо за последний час не видел его ни разу. Он, наверно, расположился за палаткой женщины. Португалец видел, как служанка принесла ей ведро горячей воды, от которой шел пар.