Петерсон приставил дуло к ее лбу и выстрелил. Кобыла упала, задергалась и наконец затихла.
Дирка затрясло от любви к ней. Он упал на траву, и его стошнило. Во рту остался кислый привкус. Его кинуло в жар. Он вытер пену ладонью и как слепой побрел, не разбирая дороги, в сторону холма через поле.
Его сердце бешено колотилось, будто отбивало ритм марша.
«Он не хочет меня. Он не любит меня». А потом с дикой ненавистью он подумал: «Надеюсь, он умрет. О Боже, пускай он умрет!»
— Пожалуйста, пускай он умрет. — Анна Коуртни произнесла эту фразу так тихо, что сидящий рядом с ней в открытой двухместной коляске Гарри ничего не услышал. Он сидел ссутулившись, то сжимая, то разжимая кулаки.
— Я еду к нему, — произнес он. — Да поможет мне Бог, но я еду к нему!
— Нет! Я умоляю тебя, останься! Оставь его. Пускай он страдает так, как страдала я!
Медленно, с большим трудом Гарри покачал головой:
— Я должен ехать. Это очень важно. Молю Бога, чтобы было не слишком поздно!
— Чтоб он сдох! — Неожиданно до нее дошло, что это — самое заветное ее желание.
Вскочив с места, Анна закричала:
— Сдохни! Черт тебя побери, сдохни!
— Держи себя в руках, моя дорогая.
— Сдохни! Сдохни! — У нее на лице появились красные пятна, она визжала как поросенок.
Гарри вскочил и обнял ее, будто стараясь защитить от нее самой.
— Убирайся. Не трогай меня! — кричала она, пытаясь расцепить его руки. — Из-за тебя я потеряла его. Он — такой большой, такой сильный. Он был моим, и из-за…
— Анна, Анна, пожалуйста, не надо! — Он пытался успокоить ее. — Пожалуйста, дорогая, перестань!
— Ты — с трудом переставляющий ноги калека. Это все из-за тебя! — И вдруг у нее словно гнойник прорвался: — Но я отплачу тебе. Я забрала его у тебя. И теперь он умрет. Ты никогда не получишь его. — Она хохотала, злорадствуя, как сумасшедшая.
— Анна, перестань!
— Той ночью… ты помнишь ту ночь? Впрочем, сможешь ли ты или он забыть ту ночь? Я хотела его! Я больше всего на свете хотела его. Я мечтала, чтобы он вошел в меня. Я просила его, умоляла его. Но он отказал мне. Отказал из-за братца-калеки. Боже, как я возненавидела его! — Она хохотала, но в смехе слышались боль и ненависть. — Я разорвала одежду, искусала губы. Я хотела, чтобы это сделал он. Когда ты пришел, я хотела… но ты, я забыла, лишь наполовину мужчина… Я хотела, чтобы ты убил его! Убил его!
Бледный, с потным лицом, сияющим, как вода на белом мраморе, Гарри с отвращением оттолкнул ее.
— Все это время я думал… Я верил тебе. — Он привстал, разогнулся и с трудом слез с коляски. — Все это время потеряно! — Он захромал, приволакивая ногу.
— Тебя подвести, Гарри? — Деннис Петерсон затормозил рядом с ним.
— Да! О да! — Гарри схватился за поручни и тяжело опустился рядом с Деннисом. — Пожалуйста, отвези меня к нему как можно скорее!
Молчаливый, заброшенный, большой дом подавлял ее. Внутри, несмотря на солнечный день, было темно из-за закрытых ставней.
Анна стояла одна в центре комнаты и выкрикивала название дома:
— Теунискрааль!
Толстые каменные стены заглушали ее сумасшедшие крики.
— Он мертв! Вы слышите меня? Я забрала его у всех вас! — И она залилась торжествующим смехом. По щекам текли слезы. — Я победила! Вы слышите меня? Я победила!
Она схватила тяжелую стеклянную лампу и со всей силы швырнула ее в дальний угол комнаты. Лампа разбилась, парафин растекся, его капли блестели на стенах, а часть впиталась в ковер.
— Теунискрааль! Слушай меня! Я и тебя ненавижу! И его ненавижу! Я ненавижу вас всех! Вас всех!
Она в бешенстве носилась по комнате, срывая со стен картины в тяжелых рамках. Схватив стул, она стала крушить кабинет, разбивая китайский фарфор и стеклянную посуду. Потом стала сбрасывать книги с полок.
— Я ненавижу! — кричала она. — Я ненавижу! Но огромный дом молчал, как человек, утративший все иллюзии. Грустный, старый и мудрый..
— Я ненавижу тебя! И всех вас!
Она побежала по коридору, потом через кухню в кладовку. На нижней полке стоял четырех галлоновый сосуд с метиловым спиртом, и она, тяжело дыша, с трудом вынула затычку. Прижав сосуд к груди, она поплелась обратно в кухню. Жидкость, плескаясь, замочила ее одежду и оставляла за ней влажный след на каменных плитах.
— Я ненавижу! — Смеясь, она споткнулась. Пытаясь сохранить равновесие, она все же не выпустила сосуд из рук, она упала прямо на плиту. Ее верхние юбки загорелись, но она ничего не почувствовала. Постепенно тоненький огонек разгорелся. Она вбежала прямо в комнату с огненным хвостом.
Анна поливала спиртом книги и ковры. Она со смехом обрызгала тяжелые вельветовые занавески.
Она не обращала внимания на охватившее ее пламя, пока не загорелась нижняя юбка. Анна закричала и уронила сосуд. Жидкость попала на лицо и волосы. Она превратилась в живой факел. Очень скоро, корчась от боли, она умерла в страшных муках. А всепожирающий огонь даже еще не успел добраться до соломенной крыши.
Они стояли на палубе одномачтового каботажного судна и смотрели в лицо друг другу. Два высоких юноши, темноволосые, загоревшие, с большими носами. Они были очень злы. Три араба с любопытством наблюдали за ними с кормы.
— Значит, ты не хочешь вернуться домой? — спросил Майкл. — И не надоели тебе эти ребячьи выходки?
— Зачем тебе это надо?
— Мне? О Боже, да лучше бы я тебя никогда не встречал! Ледибург без тебя станет чище.
— Почему же тогда ты пришел?
— Меня попросил твой отец.
— Почему же он не пришел сам? — В голосе Дирка слышалась обида.
— Он все еще болен. У него серьезное повреждение головы.
— Если бы он действительно хотел, чтобы я вернулся, то пришел бы сам.
— Но ведь он послал за тобой. Разве этого недостаточно?
— Но почему он хотел, чтобы ты победил? Почему он остановил меня?
— Послушай меня, Дирк. Ты еще молод и многого не понимаешь.
— Я?! — Дирк, тряхнув головой, с горечью расхохотался. — О, я все прекрасно понимаю. Лучше бы тебе сойти на берег, а то мы скоро отплываем.
— Послушай, Дирк…
— Убирайся! Беги к нему! Можешь получить мою долю наследства.
— Дирк, послушай. Он просил, если ты откажешься вернуться, передать тебе это. — Из внутреннего кармана куртки он достал конверт.
— Что это?
— Не знаю. Думаю, там деньги.