— О, простите, я не знала.
— Забудьте. Забудьте все, о чем я вас спрашивал.
— Да, это лучший выход. Мы попали в дурацкую ситуацию. — Ее рука бессильно лежала на ковре из мягких опавших листьев.
Он повернулся и покрыл ее руку своей. Она была маленькой и теплой.
— Мистер Коуртни… Син, будет лучше… мы не имеем права. Я думаю, нам лучше отдохнуть. — И, выдернув руку, она отодвинулась от него.
Ветер разбудил их в полдень, он свистел, пригибая траву на холмах и срывая ветки у них над головами.
Син поднялся, и ветер стал трепать его рубашку и ерошить бороду. Он стоял против ветра, возвышаясь над Рут, и она неожиданно осознала, какой перед ней большой человек. Он стоял, расставив длинные сильные ноги, а мускулистую грудь рельефно облепил белый шелк рубашки.
— Облака сгущаются. — Сину приходилось перекрикивать стон ветра. — Сегодня луны не будет.
Рут быстро встала, но неожиданный яростный порыв чуть не сбил ее с ног. Рут отбросило к нему, и он сомкнул объятия. На какое-то мгновение она почувствовала худое, упругое тело, вдохнула мужской запах. Эта неожиданная близость шокировала их обоих, и, когда она вырвалась из его рук, ее серые глаза были широко открыты, потому что она испугалась охватившего ее волнения.
— Простите, — прошептала она. — Это случайность. — Ветер поднял ее волосы и растрепал по лицу танцующими, черными прядями.
— Надо седлать лошадей и ехать до наступления темноты, — решил Син. — Сегодня ночью мы не сможем сделать ни шагу.
Ветер гнал тучи, затягивающие все небо, меняющие форму, прижимающиеся к земле. Тучи цвета сизого дыма, готовые вот-вот разразится дождем.
Стемнело рано, ветер продолжал невидимо и зло бесчинствовать во мраке.
— Я думаю, он будет бушевать еще около часа, — прикинул Син, — а потом пойдет дождь. Надо постараться найти укрытие, пока еще хоть что-то можно разглядеть.
С подветренной стороны холма они нашли нависающую скалу и разгрузили поклажу. Пока Син вбивал колышки для лошадей с таким расчетом, чтобы они тоже могли укрыться от бури, Мбеджан резал траву и набивал ею матрасы. Облачившись в непромокаемые костюмы, они, сидя под навесом, ели вяленое мясо, нарезанное узкими полосками, и маисовый хлеб. После этого Мбеджан благоразумно отправился в дальний угол пещеры и залез под свое одеяло. У него была звериная привычка засыпать немедленно и крепко в любом месте.
— Ладно, малыш. Тебе пора под одеяло.
— А разве я не могу просто… — начал было Дирк.
— Нет, не можешь.
— Я спою тебе, — пообещала Рут.
— Зачем? — Дирк был озадачен.
— Сейчас время петь ночные песни. Ты когда-нибудь слышал колыбельную?
— Нет. — Дирк был заинтригован. — А что ты будешь петь?
— Сначала полезай под одеяло.
Сидя рядом с Сином в темноте, невольно ощущая силу, исходившую от этого великана, под аккомпанемент ревущего ветра Рут запела. Сначала старые голландские песни, а потом свои любимые, вроде «Святого Жака». Ее голос уводил всех куда-то далеко, погружая в воспоминания.
Мбеджан проснулся и вспомнил свежий ветер на холмистой земле зулусов, пение девушек во время уборки урожая. Он был рад возвращению домой.
Для Дирка это был голос матери, которую он едва помнил. Ему стало спокойно, как от ласки, и скоро он уснул.
— Пожалуйста, продолжайте, — прошептал Син. И она стала петь только для него. Песню любви,
которой было две тысячи лет.
Ветер, словно заслушавшись ее голоса, стих. Потом умолкла и Рут.
Раздался первый удар грома, и сквозь облака прорвался голубой трезубец молнии. Началась буря. Во сне захныкал Дирк.
Во время вспышки Син увидел, как по щекам Рут текут слезы, а когда все снова погрузилось во мрак, она задрожала. Он дотронулся до нее, и она прильнула к его груди, беззащитная, озябшая. Он почувствовал соленый вкус ее слез на своих губах.
— Син, мы не имеем права…
Но он поднял ее и, прижимая к груди, вышел в ночь. Снова сверкнула молния, и, осветив все вокруг страшным сиянием, он сумел разглядеть лошадей, опустивших головы, и четкий контур холма.
Первые капли упали на лицо и плечи. Дождь был теплым, и Син понес Рут дальше. Воздух пропитывался влагой, и при следующей вспышке они увидели жемчужную пелену дождя. Ночь заполнялась ароматом воды, освежающей иссохшую землю. Они полной грудью вдыхали чистый дурманящий запах…
Тихим утром, омытым дождем, стоя рядом на вершине холма, они отчетливо различали горы, голубые и остроконечные.
— Это — коса Дракенберг, до нее двадцать миль. Вероятность наткнутся на патрули буров очень невелика. Теперь мы можем ехать днем, значит, быстрее доберемся до железной дороги, а она за линией огня.
Нежная красота утра и стоявшей рядом женщины заставляли его сердце радостно биться.
Он был счастлив: скоро кончится их путешествие, а впереди новая жизнь с любимой.
Она медленно повернула голову и не отрываясь смотрела на него.
И Син понял, что впервые его настроение не отражается в ее глазах.
— Ты так красива, — произнес он.
Женщина хранила молчание, ее глаза были грустны.
— Рут, ты поедешь со мной?
— Нет. — Она опустила голову. Густая волна черных волос закрыла плечи, красиво оттеняя медового цвета замшу куртки.
— Ты не хочешь?
— Я не могу.
— Да, но эта ночь…
— Прошлая ночь была сумасшествием… из-за бури.
— Нет, не из-за бури, и ты это знаешь.
— А теперь буря кончилась. — Она отвернулась и посмотрела на небо.
— Это было нечто большее, ты знаешь. Это чувство родилось в первые мгновения нашей встречи.
— Это сумасшествие и предательство. Теперь мне придется лгать, и ложь будет такой же черной, как вчерашняя ночь.
— Рут, о Боже, не говори так.
— Хорошо. Я вообще не хочу говорить об этом.
— Но это уже свершилось!
Вместо ответа она протянула левую руку, и золотое колечко заблестело на солнце.
— Мы скажем друг другу «прощай» здесь, на горе, при свете солнца, хотя мы могли бы проехать еще немного вдвоем.
— Рут, — начал он, но она приложила руку к его рту, и он почувствовал на губах вкус металла. От кольца веяло таким же холодом, как и от мысли о расставании.
— Нет, — прошептала она. — Поцелуй меня еще раз и отпусти.
Мбеджан первым заметил коричневое облако пыли на расстоянии двух миль от них, у ближайшего гребня горы, и тихо шепнул хозяину. Облако было таким расплывчатым, что Сину потребовалось некоторое время, чтобы разглядеть его. Поняв, в чем дело, он стал выискивать укрытие. Больше всего подходил красный камень, но он находился слишком далеко от них, где-то в полумиле.