– Доброе утро, мистер Кортни, – вежливый хор из-за многочисленных столиков в главном зале конторы.
Шон помахал им тростью и прошел в свой кабинет. Собственный портрет улыбнулся ему со стены над камином, и Шон подмигнул ему.
– Что у нас сегодня утром, Джонсон?
– Регистрации, сэр, и оплата чеков, сэр, и отчеты инженеров о развитии производства, сэр, и…
Джонсон, седоволосый маленький человек в шерстяном пальто, которое всегда кажется грязным; каждое «сэр» он сопровождал легким поклоном. Работал он великолепно, поэтому Шон его и нанял – но это вовсе не значило, что Джонсон ему нравился.
– У вас живот болит, Джонсон?
– Нет, сэр.
– Тогда ради бога, стойте прямо.
Джонсон выпрямился.
– А теперь давайте по порядку.
Шон опустился в кресло. Это время дня отводится самой скучной работе. Шон ненавидел работу с бумагами и занимался ею с мрачной сосредоточенностью, изредка проверяя длинные ряды чисел, стараясь соотнести имена и лица с сомнительными требованиями, которые показались ему чрезмерными, пока наконец не расписался в местах, отмеченных Джонсоном крестиками, и не бросил перо на стол.
– Что еще?
– Встреча с мистером Максвеллом из банка в двенадцать тридцать, сэр.
– Еще?
– В час – агент братьев Брук, а сразу за ним мистер Макдугалл, сэр, затем вас ожидают на шахте «Глубокая Канди».
– Спасибо, Джонсон, если произойдет что-нибудь чрезвычайное, я, как всегда, утром буду на бирже.
– Хорошо, мистер Кортни. И вот, последнее.
Джонсон показал на коричневый бумажный пакет на диване у противоположной стены.
– От вашего портного.
– Ага! – Шон улыбнулся. – Пришлите сюда моего слугу.
Он подошел и развернул пакет. Через несколько минут в дверях показался Мбежане.
– Нкози?
– Мбежане, это твоя новая ливрея. – Он показал на одежду, разложенную на диване. Мбежане посмотрел на темно-бордовую с золотом ливрею, и его лицо застыло. – Давай надевай, хочу посмотреть, как ты выглядишь.
Мбежане подошел к дивану и взял куртку.
– Это мне?
– Да, надевай.
Шон рассмеялся.
Мбежане поколебался, потом распустил набедренную повязку, и она упала на пол. Шон нетерпеливо смотрел, как он надевает и застегивает панталоны и куртку, потом обошел зулуса по кругу.
– Что, нравится?
Мбежане поерзал плечами – прикосновение одежды к коже было ему непривычно – и ничего не ответил.
– Ну, что, Мбежане, нравится тебе?
– Когда я был ребенком, я ездил с отцом продавать скот в порт Наталь. Там был человек, который ходил по городу с обезьяной на цепи, обезьяна плясала, а люди смеялись и бросали деньги. На ней был такой же костюм. Нкози, мне кажется, обезьяна была не очень счастлива.
Шон перестал улыбаться.
– Ты предпочитаешь ходить нагишом?
– Я одеваюсь как воины Зулуленда.
Лицо Мбежане по-прежнему оставалось бесстрастным.
Шон открыл рот, собираясь поспорить, но сразу сорвался.
– Ты наденешь эту ливрею! – закричал он. – Ты будешь носить то, что я велю, и будешь делать это с улыбкой, слышишь?
– Нкози, я слышу тебя.
Мбежане подобрал свою леопардовую набедренную повязку и вышел из кабинета. Когда Шон вышел, Мбежане сидел на своем месте в новой ливрее. По дороге к бирже спина его была протестующе неподвижна, оба молчали. Шон сердито посмотрел на привратника биржи, выпил за утро четыре порции бренди, вернулся к себе в полдень, мрачно глядя на по-прежнему протестующую спину Мбежане, накричал на Джонсона, отругал управляющего банком, выгнал представителей братьев Брук и, обуреваемый мрачным гневом, отправился на «Глубокую Канди». Молчание Мбежане оставалось непроницаемым, и Шон не мог возобновить спор без ущерба для своей гордости. Он ворвался в новое административное здание «Глубокой Канди» и привел в смятение весь штат.
– Где мистер дю Туа? – взревел он.
– Он внизу, в третьем стволе, мистер Кортни.
– Какого дьявола он там делает? Он должен был ждать меня!
– Он ждал вас только через час, сэр.
– Ладно, раздобудьте мне комбинезон и каску, не стойте тут.
Он надел на голову металлическую каску и в тяжелых резиновых сапогах направился к третьему стволу. Клеть плавно опустила его на пятьсот футов под землю, и он вышел на десятом уровне.
– Где мистер дю Туа? – спросил он у начальника смены, стоявшего у подъемника.
– В забое, сэр.
Поверхность забоя была неровной и грязной; резиновые сапоги скользили, когда Шон шел по туннелю. Его карбидная лампа неровным светом освещала стены; Шон почувствовал, что начинает потеть. Двое туземцев толкали к выходу тележку, и ему пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить их. Ожидая, он сунул руку в карман в поисках портсигара. Но портсигар выпал из рук, и Шон наклонился, чтобы отыскать его в грязи. Его ухо оказалось в дюйме от стены, и выражение раздражения на лице Шона сменилось изумлением. Скала пищала. Он прижался к ней ухом. Звук был такой, словно кто-то скрежещет зубами. Шон некоторое время прислушивался, пытаясь опознать звук. Это не звук работающих кирок или лопат и не вода. Он прошел еще тридцать ярдов по туннелю и снова прислушался.
Не так громко, как раньше, но теперь скрежет сопровождали металлические звуки, словно сломалось лезвие ножа. Странно, очень странно – он никогда раньше такого не слышал. Шон пошел дальше по туннелю, его дурное настроение рассеялось – он был занят новой проблемой. Не дойдя до конца забоя, он встретил Франсуа.
– Здравствуйте, мистер Кортни. – Шон давно перестал пытаться отучить Франсуа звать его так. – Gott, какая жалость, что я вас не встретил. Я думал, вы приедете в три.
– Все в порядке, Франсуа. Как вы?
– Ревматизм замучил, мистер Кортни, но в остальном все в порядке. Как мистер Чарливуд?
– Все хорошо. – Шон больше не мог сдерживать любопытство. – Скажите мне кое-что, Франц. Я только что приложил ухо к стене и услышал странный звук. Не могу понять, что это.
– Что за звук?
– Какой-то скрежет, вроде… вроде… – Шон поискал слова для описания. – Вроде два куска стекла трут друг о друга.
Глаза Франсуа широко распахнулись и полезли из орбит, лицо посерело – он схватил Шона за руку и потянул назад по туннелю. Дыхание замерло у Франсуа в горле, и он пытался говорить, отчаянно дергая Шона за руку.
– Обрушение! – прохрипел он. – Обрушение!
И побежал, но Шон схватил его. Франсуа отчаянно вырывался.