– Вполне, благодарю вас, мистер Кортни.
Шон пил свое виски в одиночестве, хотя в баре было полно народу. Это произошло не по его желанию, но он плыл под флагом бедствия, а потому занял изолированный причал на краю стойки, и остальные корабли избегали его. Никто не смотрел в его сторону, и разговор был тщательно рассчитан на то, чтобы исключить его участие.
Ожидая, пока истекут двадцать минут, Шон забавлялся, представляя, как поведут себя эти его друзья, если он попросит у них взаймы. Это позволяло легче переносить их пренебрежение, но он все равно его чувствовал. Снова посмотрел на часы. Двадцать минут прошли. Шон вдоль стойки направился к выходу. Джок и Тревор Хейнсы увидели, что он подходит, одновременно повернулись спиной и принялись сосредоточенно изучать содержимое полок за прилавком. Шон поравнялся с Джоком и почтительно кашлянул.
– Джок, можешь уделить мне минуту?
Джок медленно повернулся.
– А, Шон. Да, что тебе?
– Мы с Даффом завтра покидаем Рэнд. У меня есть для тебя кое-что – на память. Я знаю, Дафф тоже хочет, чтобы это у тебя было.
Джок покраснел от неловкости.
– Ничего не нужно, – сказал он и начал поворачиваться к своей выпивке.
– Пожалуйста, Джок.
– Ну ладно. – В голосе Джока звучало раздражение. – Что это?
– Вот, – ответил Шон, делая шаг вперед и вкладывая в удар всю свою тяжесть. Большой, покрасневший от виски нос Джока – цель, о которой можно только мечтать. Это был один из лучших ударов Шона – он был не в форме, но у него хватило сил великолепным сальто перебросить Джока через прилавок. Потом он взял стакан Джока и вылил на голову Тревору.
– Когда в следующий раз меня увидишь, здоровайся, – сказал он.
Он поднимался по лестнице к Градски значительно повеселевший. Его ждали.
– Ну, Макс, ваше слово. – Шон даже сумел улыбнуться.
– Мистер Градски очень щедр.
– Сколько? – оборвал его Шон.
– Мистер Градски позволит вам взять пятнадцать сотен и личные вещи. В качестве дополнительного условия вы обещаете в течение трех лет не заниматься никаким бизнесом в Витватерсранде.
– Эй, эй, не разгоняйтесь, – ответил Шон. – Две тысячи, и договорились.
– Предложение не подлежит обсуждению.
Шон видел, что больше ничего не добьется. Им ни к чему торговаться; это просто утверждение.
– Хорошо, согласен.
– Мистер Градски послал за своим адвокатом, чтобы составить договор. Не откажетесь подождать, мистер Кортни?
– Вовсе нет, Макс, вы забываете, я теперь совершенно свободен.
Шон застал Даффа там же, где оставил – в «Ксанаду», в кресле гостиной. Дафф спал с пустой бутылкой в руке.
Он залил бренди свой жилет, три пуговицы были расстегнуты. В большом кресле его тело словно съежилось; курчавые волосы свисали на лоб, смягчая осунувшееся лицо. Шон разжал его пальцы, сжимавшие горлышко, и Дафф зашевелился, что-то бормоча и поворачивая голову.
– Детское время кончилось, – сказал Шон. Он поднял Даффа и взвалил себе на плечо. Даффа обильно вырвало.
– Молодец, покажи Градски, что ты думаешь о его проклятом ковре, – подбодрил его Шон. – Давай еще, на удачу, только не надо мне на ботинки.
Дафф послушался, и Шон, усмехаясь, понес его вверх по лестнице. На верхней площадке он остановился и, по-прежнему держа Даффа на плече, попытался проанализировать свои чувства. Черт возьми, он чувствовал себя счастливым. Нелепо радоваться в разгар такой катастрофы. Все еще дивясь себе, он прошел по коридору в комнату Даффа. Опустил его на кровать, раздел и укрыл одеялом. Принес из ванной эмалированный таз для умывания и поставил рядом с кроватью.
– Тебе это может понадобиться. Спи крепко. Завтра нас ждет долгая дорога.
На верху лестницы он снова остановился и посмотрел вниз, на мраморное великолепие прихожей. Он лишается всего этого, и не с чего чувствовать себя счастливым. Шон громко рассмеялся. Может, это потому, что, стоя перед полным уничтожением, он в последнее мгновение сумел ослабить удар – избежав худшего, он превратил поражение в победу. Конечно, жалкую маленькую, но по крайней мере они не беднее, чем когда впервые явились в Рэнд. В этом причина? Шон задумался и понял, что это не вся правда. Он испытывает и чувство освобождения. Вот вторая часть. Он свободен и может отправляться своей дорогой – на север, в новые земли. Им владело будоражащее предчувствие.
– Ни одной шлюхи и ни одного брокера на пятьсот миль вокруг, – сказал он вслух и улыбнулся. Он перестал подыскивать слова для выражения своих чувств. Эмоции очень неопределенны и уклончивы – стоит загнать их в угол, как они меняют форму, и словесная сеть, которой ты собрался их накрыть, больше не подходит. Он отпустил чувства на свободу, принимая их и наслаждаясь ими. Сбежал по лестнице, вышел через кухню и двинулся на конюшню.
– Мбежане, – крикнул он, – где тебя черти носят?!
В помещении для слуг загремел опрокинутый стул, дверь распахнулась.
– Нкози, что случилось?
Голос Шона встревожил Мбежане.
– Какие у нас лучшие шесть лошадей?
Мбежане назвал их, не пытаясь скрыть любопытство.
– Они обработаны солью против нганы?
– Все обработаны, нкози.
– Хорошо, подготовь их к рассвету. Две с седлами, остальные вьючные.
Мбежане улыбался.
– Мы отправимся на охоту, нкози?
– Вполне возможно, – ответил Шон.
Сонная болезнь. Обработка солью включает обязательный укус мухи цеце. Те лошади, что выживают, приобретают иммунитет.
– Надолго ли мы уезжаем, нкози?
– Навсегда – это надолго ли? Попрощайся со своими женщинами, возьми копья и каросс, и посмотрим, куда приведет нас дорога.
Шон вернулся в спальню. На то, чтобы упаковаться, ему потребовалось полчаса. Груда ненужной одежды посреди комнаты росла, а то, что он брал с собой, составляет половину груза одной лошади. Он уложил это в две кожаные сумки.
В глубине одного из шкафов он отыскал овчинную куртку и бросил на стул вместе с кожаными брюками и фетровой шляпой с широкими полями, чтобы надеть утром. Потом спустился в кабинет и выбрал оружие. Оставляя без внимания дорогие двустволки и малораспространенные калибры, он взял пару дробовиков и четыре манлихера.
И пошел попрощаться с Канди. Она была у себя, но сразу отозвалась.
– Слышала? – спросил он ее.
– Да, весь город знает. О Шон, мне очень жаль. Заходи.
Она раскрыла перед ним дверь.
– Как Дафф?
– С ним будет все в порядке. Сейчас он пьян и спит.