– Обычно в компании я ем больше всех, – сказал Шон.
– Неужели? – впервые заговорил Ян Паулюс. И протянул свою тарелку уме. – Положи мне еще, мама, я сегодня голодный.
Глаза Шона сузились. Он подождал, пока Ян Паулюс поставит перед собой тарелку, потом взял вилку. Ян Паулюс сделал то же самое.
– Замечательно, – довольно сказала ума. – Снова здорово. Упа, сходи подстрели пару буйволов, нам не хватит на обед.
– Ставлю соверен на Яна Паулюса, – бросил жене вызов упа. – Он ест, как орда термитов. Если больше ничего не будет, он съест парусину с фургонов.
– Хорошо, – согласилась ума. – Никогда не видела, как ест этот увалень, но в нем много места, которое нужно наполнить.
– Твоя шерстяная шаль против моей зеленой шляпки, что Ян Паулюс сдастся первым, – шепотом сказала Катрина невестке.
– Прикончив жаркое, Янни примется за противника, – хихикнула Генриетта. – Шляпка у тебя красивая. Принимаю пари.
Ума отмеряла порции со справедливой точностью, Шон и Ян Паулюс сидели против друг друга и ели. Разговор за столом стих.
– Еще? – каждый раз спрашивала ума, и они смотрели друг на друга и кивали. Наконец ложка царапнула о пустое дно котла. – Все кончилось, дети мои. Придется устраивать еще один раунд.
Шон и Ян Паулюс сидели неподвижно, глядя в свои тарелки. Ян Паулюс икнул. Лицо его скривилось, и он ушел в темноту.
– Ага! Слушайте, слушайте, – сказала ума. Все прислушались, потом ума рассмеялась. – Неблагодарный, так он относится к моей еде? Где твой соверен, упа?
– Подожди, жадная старуха, игра еще не кончена. – Упа повернулся и посмотрел на Шона – Похоже, твоя лошадь вот-вот лопнет.
Шон закрыл глаза. Отчетливо было слышно, как тошнит Яна Паулюса.
– Спасибо за…
Договорить он не успел. Ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда, чтобы девушка его не слышала.
Наутро за завтраком Шон думал о следующем шаге. Он напишет приглашение на обед и сам отнесет его. Они выпьют кофе, и, если его попросят задержаться и он подождет достаточно, у него появится шанс. Даже упа иногда должен замолкать, а ума ослабит свою бдительность.
Он был уверен, что у него появится возможность поговорить с девушкой. Он не знал, что скажет ей, но об этом можно побеспокоиться, когда настанет время. Шон поднялся в фургон и отыскал в сундуке бумагу и карандаш. Жуя конец карандаша, он смотрел на буш.
Что-то двинулось под деревьями. Шон отложил карандаш и встал. Собаки, узнав Хлуби, перестали лаять. Хлуби бежал, он принес новости. Шон ждал его.
– Большое стадо, нкози, много хорошей кости. Я видел, как они пили из реки и ушли назад в буш, спокойно кормясь.
– Когда? – спросил Шон, чтобы выиграть время. Он искал подходящий предлог остаться в лагере. Но предлог должен быть хороший, чтобы Мбежане, который уже седлал лошадь, не возражал.
– Утром до восхода, – ответил Хлуби.
Шон пытался вспомнить, какое плечо у него болит – ведь он не может охотиться с больным плечом. Тем временем Мбежане привел лошадь в лагерь. Шон почесал нос и закашлялся.
– Со мной был следопыт из того лагеря, нкози, он тоже видел стадо и понес новость своему хозяину. Но я резвый, как газель, и обогнал его, – скромно закончил Хлуби.
– Это правда?
Проблема для Шона изменилась. Нельзя оставить стадо этому рыжебородому голландцу. Шон побежал к фургону и снял со спинки кровати патронташ. Ружье было уже в чехле.
– Ты устал, Хлуби?
Шон застегнул тяжелый оружейный пояс. По телу зулуса маслянистыми струйками бежал пот, но дыхание его было глубоким и быстрым.
– Нет, нкози.
– Тогда веди нас к этому стаду, легконогая газель.
Шон сел верхом и посмотрел на другой лагерь. «Когда я вернусь, она еще будет там».
Шон вынужден был приноравливаться к скорости Хлуби, а Леруа шли по его отчетливому следу и потому через две мили догнали его.
– Доброе утро, – сказал упа, поравнявшись с Шоном и пуская свою лошадь шагом. – Утренняя прогулка, вижу.
Шон постарался улыбнуться своей самой обворожительной улыбкой.
– Если мы все на охоту, нужно охотиться вместе. Согласны?
– Конечно, минхеер.
– Добычу делим на всех поровну, по трети на каждого. Так всегда делают.
Упа кивнул.
– А ты согласен?
Шон повернулся в седле к Яну Паулюсу. Тот только хмыкнул. Потеряв зуб, Ян Паулюс предпочитал не открывать рот.
След они отыскали через час. Стадо проложило дорогу через густой буш на берегу реки. Слоны срывали кору с молодых деревьев, оставляя их голыми. Более высокие деревья они валили, чтобы добраться до нежных листьев, и в траве видны были большие груды навоза.
– Теперь нам не нужны следопыты.
Яна Паулюса уже охватила охотничья лихорадка, и Шон посмотрел на него, гадая, сколько слонов он убил из своего ружья. Тысячу? Но возбужден как в первый раз.
– Прикажи своим слугам идти за нами. Мы отправимся вперед. Нагоним их за час.
Он улыбнулся Шону щербатым ртом, и Шон почувствовал, как от возбуждения волоски на руках встают дыбом. Он улыбнулся в ответ.
Они поехали в ряд, опустив поводья, чтобы лошади сами выбирали дорогу среди упавших деревьев. По мере продвижения на север буш редел, и вскоре они оказались в лесистой местности. Трава задевала стремена, и земля под ногами была твердой и ровной.
Ехали молча, наклоняясь вперед в седлах, глядя перед собой. Ритмичные удары копыт звучали барабаном войны. Шон провел пальцами по патронташу на груди, потом достал ружье, проверил заряд и снова сунул в чехол.
– Там! – сказал упа, и Шон увидел стадо. Оно стояло в роще хинных деревьев в полумиле от охотников.
– Вот это да! – присвистнул Ян Паулюс. – Не меньше двухсот!
Шон услышал первый тревожный вскрик, увидел расставленные уши и поднятые бивни. Стадо собралось и побежало, качая горбатыми спинами, за ним тянулась тонкая завеса пыли.
– Паулюс берет правый фланг, вы, минхеер, середину, я пойду слева, – крикнул упа.
Он натянул шляпу на уши, и его лошадь рванулась вперед, когда он дал ей шпоры. Как брошенный трезубец, всадники устремились на стадо. Шон ехал в облаке пыли. Он выбрал в движущемся перед ним «горном хребте» старую самку и подвел к ней лошадь так близко, что стали видны щетинки на хвосте слонихи и потертая кожа, морщинистая, как мужская мошонка. Шон коснулся рукой шеи лошади, и лошадь сбавила ход и замерла, перейдя в полдюжины шагов от галопа к полной остановке. Шон высвободил ноги из стремян и спрыгнул, согнув колени, чтобы погасить толчок. Спина самки казалась рядом горбов под серой кожей; первой же пулей Шон разорвал позвоночник, и слониха упала, проехавшись на заду, как собака с глистами. Не успел он как следует усесться в седло, лошадь понеслась снова и все превратилось в движение и шум, в пыль и запах горелого пороха. Преследуй стадо, кашляя от пыли. Сближайся. Прыгай с лошади и стреляй. Влажная кровь на серых шкурах. Грохот выстрелов, раскаленные стволы, сильная отдача. Пот жжет глаза.