Однажды утром Гарри Кортни послал за ней и, когда она пришла и села, протянул ей конверт.
— Это пришло с сопроводительным письмом на мое имя. От адвоката из Парижа.
— Что там, папа?
— Мой французский ужасен, но суть в том, что имение вашего отца в Морт-Омме продано для покрытия долгов.
— О, бедный папа!
— Вас сочли умершей, дорогая, и продажа была устроена по решению французского суда. Я понял, что адвокат прочел о вас в парижской газете и написал мне, объясняя положение дел. К несчастью, долги графа де Тири были очень велики; к тому же, как вы знаете, шато со всем, что в нем было, уничтожен огнем. Адвокат прислал счета: после всех расходов, включая выплату довольно значительного гонорара этому парню, вам остались сущие крохи.
В Сантэн проснулась здоровая алчность.
— Сколько, папа? — резко спросила она.
— Боюсь, чуть больше двух тысяч стерлингов. Когда мы пришлем ему подписанное и заверенное подтверждение, он вышлет банковский чек. К счастью, я сам состою в суде присяжных, поэтому можно все сделать негласно.
* * *
Когда наконец пришел чек, большую часть полученного Сантэн положила в Ледибургский банк под три процента, удовлетворив лишь свою вновь развившуюся страсть к скорости. За сто двадцать фунтов она купила «форд» модели Т, черный, сверкающий медной отделкой, и когда в первый раз ворвалась в ворота Тенис-крааля на скорости тридцать миль в час, все обитатели поместья сбежались восторгаться новой машиной. Даже Гарри Кортни вышел из библиотеки, сдвинув на лоб очки в золотой оправе, и впервые за все время пожурил ее.
— Вы должны советоваться со мной, дорогая, прежде чем делать такие покупки. Я отвечаю за вас, к тому же… — он глядел печально, — я мечтал купить вам машину на следующий день рождения. А вы все испортили.
— Папа, простите. Вы уже так много нам дали! Мы благодарны вам за это.
Это была чистая правда. Сантэн была благодарна ему и за многое любила этого мягкого человека, как любила отца, но кое в чем даже сильнее, потому что одновременно росло ее уважение к его не выставляемым напоказ способностям и не бросающимся в глаза качествам, к его глубокой человечности и покорности судьбе, которая лишила его ноги, жены и сына и до последнего времени не давала возможности жить в любящей семье.
Он обращался с Сантэн как с хозяйкой поместья и этим вечером обсуждал с ней список приглашенных на званый обед, который они собирались дать.
— Должен предупредить вас относительно этого Робинсона. Ей-богу, я сам призадумался, приглашать ли его!
Но она думала не о списке приглашенных, и потому вздрогнула.
— Простите, папа, — извинилась она, — я прослушала. Боюсь, я размечталась.
— Боже, — усмехнулся Гарри. — А я считал себя единственным мечтателем в семье. Я предостерегал вас от нашего почетного гостя.
Гарри любил приглашать гостей дважды в месяц, не чаще, и их всегда было только десять человек, не больше.
— Я люблю выслушать всех, — объяснил он. — Терпеть не могу пропускать хороший рассказ в конце застолья.
У Гарри безукоризненный вкус и один из лучших винных погребов в стране. Своего зулусского повара он переманил из «Кантри-клаба» в Дурбане, и приглашения полковника Кортни высоко ценились, хотя принять такое приглашение обычно значило ехать поездом в Тенис-крааль и ночевать там.
— Этот Джозеф Робинсон носит титул баронета, под которым, кстати сказать, скрывается во многих отношениях беспринципный негодяй, слишком хитрый, чтобы поймать его за руку. Вполне возможно, денег у него больше, чем у самого старины Сесила Джона, — между прочим, копи «Робинсон Дир» и «Робинсон Голдмайн» принадлежат ему, так же как и «Банк Робинсона». Но при этом второго такого скряги я в жизни не встречал. Способен выбросить десть тысяч фунтов на картину, но не даст и пенни голодающему. Кроме всего прочего, бессердечный тиран и, повторяю, самый жадный из всех моих знакомых. Неудивительно, что когда премьер-министр заикнулся о присвоении ему титула пэра, повсюду раздались такие вопли возмущения, что он вынужден был отказаться от этой затеи.
— Если он такой ужасный, зачем приглашать его, папа?
Гарри деланно вздохнул.
— Жертва, которую я приношу на алтарь литературы, дорогая. Я намерен вытянуть из субъекта кое-какие факты, нужные для моей новой книги. Он единственный живой человек, который может сообщить их мне.
— Очаровать его ради вас?
— О нет, нет! Так далеко мы заходить не будем, но, думаю, вы можете надеть красивое платье.
Сантэн выбрала платье из желтой тафты с расшитым жемчугом лифом. Оно обнажало плечи, с которых еще не сошел легкий загар пустыни. Как всегда, Анна причесывала ее и помогала одеться к обеду.
Сантэн в тюрбане из полотенца вышла из своей личной ванной — очередное роскошество ее новой жизни — в купальном халате на еще влажном теле. Оставляя влажные следы на желтых половицах, она подошла к туалетному столику.
Анна сидела на кровати и перешивала крючок и петлю на спинке платья, откусывая нитку зубами и выплевывая кусочки на пол.
— Я выпустила целых три сантиметра. Слишком много модных званых обедов, барышня.
Она отложила платье и остановилась за Сантэн.
— Я бы хотела, чтобы ты садилась за стол с нами, — сказала Сантэн. — Ты здесь не в прислугах.
Только слепой не заметил бы отношения, расцветшие между Гарри и Анной. Однако до сих пор Сантэн не нашла возможности обсудить их, хотя ей хотелось разделить радость Анны, пусть вчуже.
Анна взяла щетку с серебряной ручкой и занялась волосами Сантэн, расчесывая их по всей длине энергичными сильными движениями, отчего голова Сантэн запрокидывалась.
— Хочешь, чтобы я тратила время, слушая болтовню этих фертов? Словно гуси шипят! — Она так точно передала свистящие звуки английского языка, что Сантэн рассмеялась. — Нет уж, спасибо. Я ни слова не понимаю из ваших умных разговоров. Старая Анна гораздо счастливей и полезней на кухне, где может присматривать за этими улыбчивыми черными мошенниками.
— Папа Гарри хочет, чтобы ты присоединилась к обществу, он часто говорит со мной об этом. Мне кажется, ты ему очень нравишься.
Анна поджала губы и фыркнула.
— Хватит нести вздор, молодая леди, — решительно сказала она. Отложив щетку и набросив на волосы Сантэн тонкую желтую сетку, она закрепила под ней выбившиеся непослушные локоны. — Pas mal [47] ! — Она отошла и одобрительно кивнула. — Теперь займемся платьем.
Она пошла за лежащим на кровати платьем, а Сантэн встала и сбросила с плеч купальный халат. Уронила его на пол и, нагая, остановилась перед зеркалом.
— Шрам на ноге заживает хорошо, но ты все еще ужасно смуглая, — пожаловалась Анна, потом остановилась, держа в руке платье, и задумчиво нахмурилась, глядя на Сантэн.