— Я старше и важней мистера Джона. Он должен приспосабливаться к моей жизни, а не я к его.
И вот Джон ездил в патрули, спал по ночам в своей корзине из-под яблок и принимал дневные ванны в прохладной зеленой воде реки Бубези, быстро выработал невосприимчивость к укусам мухи цеце и процветал.
По крутой тропе они поднялись на вершину Ворот Чаки, сели, свесив ноги над страшной пропастью, и увидели всю долину, далекие голубые холмы, равнины, болота и извилистую реку.
— Когда я впервые тебя встретила, ты был беден, — негромко сказала Буря, прислонившись к плечу Марка; в ее взгляде светились покой и восхищение. — Но теперь ты самый богатый человек в мире, потому что тебе принадлежит рай.
Он отвел ее вверх по реке к одинокой могиле под откосом. Буря помогла воздвигнуть пирамиду из камней и поставила крест, который изготовил Марк. Он передал ей рассказ Пунгуше о том, как был убит старик, и, сидя на могильном камне, слушая и переживая каждое слово, она плакала откровенно и не стыдясь, держа Джона на коленях.
— Раньше я смотрела, но никогда не видела, — сказала она, когда Марк показал ей гнездо колибри, искусно сплетенное из лишайника и паутины; он осторожно повернул гнездо, чтобы она могла заглянуть в узкое отверстие и увидеть крошечные пятнистые яйца. — Я не знала истинного мира, пока не пришла сюда, — проговорила Буря, когда они сидели на берегу Бубези в желтом свете гаснущего дня и смотрели, как самец куду с длинными спиральными рогами и словно вымазанными мелом плечами ведет своих большеухих самок на водопой. — Раньше я не знала, что такое счастье, — шептала она, когда они без видимой причины просыпались за полночь и тянулись друг к другу.
Потом однажды утром она села на измятой постели, по которой беспрепятственно скакал Джон, разбрасывая крошки печенья, и серьезно посмотрела на Марка.
— Однажды ты попросил меня выйти за тебя замуж, — сказала она. — Не угодно ли повторить предложение, сэр?
В тот же день они услышали выше по долине топор дровосека.
Когда двуручный топор ударяет по стволу дерева с жесткой древесиной, звук напоминает ружейный выстрел; этот звук натолкнулся на утесы Ворот Чаки, отлетел назад и раскатился затихающим эхом по всей долине; звук каждого удара висел в воздухе, пока не раздавался следующий. Работало несколько дровосеков, и стук стоял непрерывный, словно там гремела битва.
Буря никогда не видела Марка в таком гневе. Кровь отхлынула от его лица, так что загорелая кожа стала лихорадочно-желтой, губы словно замерзли и гневно поджались. Но глаза сверкали, и ей пришлось бежать вверх по усеянному осыпью речному берегу под утесами, чтобы не отстать от Марка, который теперь шагал размашисто, подстегиваемый злостью, а наверху гремели топоры, и каждый новый удар становился таким же жестоким потрясением, как предыдущий.
Прямо над ними могучее дерево задрожало, словно в предсмертной муке, и пошатнулось на фоне неба. Марк остановился, глядя на него, запрокинув голову; та же боль искривила его губы. Дерево было удивительно соразмерное, правильной формы, серебряный ствол уходил к небу с такой грацией, что казался стройным, как девичий стан. Требовалось двести лет, чтобы дерево могло достичь такой высоты.
В семидесяти футах над землей темнел зеленый купол кроны.
У них на глазах дерево задрожало, и стук топоров смолк. Медленно, величественно дерево начало очерчивать нисходящую дугу, все быстрее, полуразрубленный ствол застонал, затрещали, разрываясь, тяжи древесины; дерево падало все быстрее и быстрее, круша вершины менее высоких деревьев; раздираемая древесина пронзительно стонала, как живое существо, пока наконец дерево не ударилось о землю с глухим стуком, который отозвался у Марка во всем теле.
На долгие секунды воцарилась тишина, потом послышались звуки голосов, как будто говорившие были пристыжены и устрашены размерами учиненного ими разрушения.
Потом, почти сразу, вновь застучали топоры, разрывая великую тишину долины, и Марк побежал. Буря не поспевала за ним.
Он вышел на место уничтожения и увидел растущую просеку; среди упавших деревьев пятьдесят черных дровосеков, полуголые и блестящие от пота, обрубали ветви и сваливали их в груды, чтобы потом сжечь. Белые обломки древесины блестели на солнце, как кости, а сок, капавший из разрубов, пах сладко, как свежепролитая кровь.
В начале узкой просеки к теодолиту на треножнике склонился единственный белый человек. Он направлял инструмент вдоль просеки и показывал руками, где ставить ярко раскрашенные маркеры.
Увидев Марка, он оторвался от инструмента: молодой человек с легкой дружелюбной улыбкой, в толстых очках в проволочной оправе, с падающими на лоб длинными светлыми волосами.
— Привет, — улыбнулся он, но улыбка замерла, когда Марк спросил:
— Вы здесь главный?
— Да, полагаю, я, — ответил молодой геодезист.
— Вы арестованы.
— Не понимаю.
— Все очень просто, — сказал Марк. — Вы рубите живые деревья на запретной территории. Я государственный охранитель и помещаю вас под арест.
— Послушайте, — примирительно начал геодезист, протягивая открытые руки, чтобы продемонстрировать дружеские намерения. — Я только делаю свою работу.
В гневе Марк не заметил другого, только что подошедшего мужчину, плотного телосложения, с широкими плечами; этот человек неслышно вышел из подлеска на краю просеки. Однако его сильный северный акцент Марк сразу узнал, и по спине у него побежали мурашки. Он помнил Хобди с того далекого дня, когда вернулся в Андерсленд и увидел, что весь его мир поставлен с ног на голову.
— Все в порядке, дружище. Я поговорю с мистером Андерсом.
Хобди успокоительно коснулся руки молодого геодезиста и улыбнулся Марку, показав короткие ровные зубы; в его улыбке не было ни капли теплоты.
— Вы ничего не можете мне сказать, — начал Марк. Хобди поднял руку, останавливая его.
— Я здесь в своей официальной должности районного инспектора министерства земледелия, Андерс. И вам лучше меня выслушать.
Гневные слова замерли на устах Марка. Он смотрел на Хобди, а тот спокойно достал из бумажника и протянул ему документ. Это было напечатанное на машинке правительственное распоряжение, подписанное заместителем министра земледелия. Подпись была отчетливая, размашистая, черная — Дирк Кортни. Марк с растущим отчаянием медленно прочел бумагу и потом вернул Хобди. Документ давал тому неограниченное право распоряжаться в долине, подкрепленное всей властью правительства.
— Вы идете вверх в этом мире, — сказал Марк, — но по-прежнему работаете на того же хозяина.
Тот довольно кивнул и перевел взгляд на подошедшую Бурю. Выражение его лица изменилось. Длинные волосы Бури свисали на грудь. Солнце окрасило ее кожу в богатый красновато-коричневый цвет, и на этом фоне глаза казались поразительно голубыми и ясными. Если бы не это, она выглядела бы как индейская принцесса из романтического предания.