Марк пытался заставить его идти, но Хобди либо притворялся, либо действительно был слишком слаб. Его лицо было гротескно обезображено — свернутый на сторону нос распух, глаза почти закрылись и были окружены черными кровоподтеками, губы тоже распухли под коркой свернувшейся крови; во рту зияли дыры на месте четырех или пяти зубов, выбитых страшной силой удара Марка.
Хобди несли Марк и Пунгуше, с трудом поднимавшиеся по склону под сильным дождем, а за ними шла Буря с Джоном на руках, ее мокрые волосы липли к лицу. Она сильно дрожала — неожиданными неконтролируемыми приступами, то ли от холода, то ли от запоздалого шока.
Ребенок у нее на руках раздраженно кричал, а она прикрывала его клочком прорезиненной ткани и пыталась успокоить.
Они добрались до машин, которые стояли под примитивным тростниковым навесом, сооруженным Пунгуше, чтобы защитить их от непогоды. Хобди поместили в коляску мотоцикла, и Марк застегнул брезентовый полог, чтобы защитить его от дождя и надежнее удерживать. Хобди лежал как труп.
Потом Марк подошел туда, где за рулем помятого старого «кадиллака», дрожа, сидела Буря, мокрая и несчастная.
— С тобой поедет Пунгуше, — сказал он, обнял ее и на миг прижал к себе. У нее не было ни сил, ни воли, чтобы спорить, и в поисках утешения она прижалась к груди Марка. — Отправляйся домой и жди там, — сказал он. — Никуда не уходи, пока я не приду за тобой.
— Да, Марк, — прошептала она и снова задрожала.
— У тебя хватит сил вести машину? — с неожиданной мягкостью спросил он, и Буря взяла себя в руки и смело кивнула. — Я люблю тебя, люблю больше всего, больше всех на свете.
Марк вел мотоцикл по скользкой грязной тропе. Уже почти стемнело, когда они добрались до главной дороги, которая теперь была не лучше тропы; в дождь в мягкой грязи образовались две глубокие колеи.
На перекрестке Марк свел мотоцикл с дороги и пошел обратно, чтобы через открытое окно «кадиллака» поговорить с Бурей.
— Отсюда по такой дороге до Умланга-Рокс шесть часов езды; не пытайся приехать раньше, — сказал он и потянулся к ней через окно. Они неловко, но крепко обнялись, потом Буря закрыла окно, и «кадиллак» поехал, скользя по грязи и виляя задом.
Марк смотрел, пока машина не скрылась на подъеме; когда задние фары исчезли за хребтом, он вернулся к мотоциклу и завел двигатель.
Человек в коляске зашевелился, его голос сквозь разбитые губы звучал хрипло и незнакомо.
— За это я тебя убью, — сказал он.
— Как убил моего деда? — негромко спросил Марк и повел мотоцикл по дороге. Он свернул на Ледибург, до которого оставалось тридцать миль. В темноте, несмотря дождь и грязь, его согревали ненависть и гнев, как пожар в животе; он дивился своей сдержанности и тому, как устоял перед искушением убить Хобди, когда была возможность.
Человек, который мучил и убил его деда, который оскорбил и осквернил Бурю, все еще оставался в его власти, и искушение по-прежнему было очень сильно.
Но Марк подавил его и угрюмо ехал сквозь ночь.
На крутом подъеме на ледибургский откос мотоцикл едва не слетел с дороги, городские огни внизу затмевала белая пелена падающего дождя.
Марк не знал, в Лайон-Копе ли генерал, но, въезжая на обнесенный стеной кухонный двор, увидел свет в окнах; ему навстречу рванулись собаки генерала, подбежали трое слуг-зулусов с лампами. Марк крикнул:
— Нкози здесь?
Их ответ был излишним, потому что когда Марк слез с мотоцикла и посмотрел вверх, он увидел в освещенном окне кабинета знакомую угловатую фигуру, склоненную голову на широких плечах: Шон Кортни всматривался в него.
Марк вбежал в дом, снимая на ходу мокрый плащ, и ворвался в кабинет генерала.
— Мой мальчик. — Шон Кортни торопливо пошел ему навстречу через просторную комнату. — Что случилось?
Все существо Марка было заряжено яростной и торжествующей целеустремленностью.
— У меня человек, убивший деда! — воскликнул он, и Шон на полпути остановился и посмотрел на него.
— Это… — на его лице был написан ужас. — Это Дирк Кортни, мой сын?
Слуги внесли в кабинет тяжелое неподвижное тело Хобди и положили на кожаный диван перед камином.
— Кто его заковал? — спросил Шон, разглядывая этого человека; не дожидаясь ответа, он сказал: — Снимите наручники. Боже, что с его лицом?
Разбуженная шумом и суматохой, пришла Руфь Кортни, в длинном халате, все еще в ночном чепце, завязанном под подбородком.
— Милостивый Боже! — Она посмотрела на Хобди. — У него сломана рука и, наверно, челюсть.
— Как это произошло? — спросил Шон.
— Я ударил его, — объяснил Марк, и Шон долго молчал, глядя на него, прежде чем заговорил снова.
— Думаю, тебе лучше все рассказать. С самого начала, — сказал он.
Пока Руфь Кортни неслышно занималась лицом Хобди, Марк начал объяснять.
— Его зовут Хобди. Он работает на Дирка Кортни, работает уже много лет. Он его правая рука.
— Конечно, — кивнул Шон. — Мне следовало бы узнать его. Все из-за разбитого лица. Я видел его раньше.
Марк начал быстро рассказывать все, что знал об этом человеке, начиная со своей первой встречи с ним на заброшенной ферме в Андерсленде.
— Он сказал тогда, что работает на Дирка Кортни? — спросил Шон.
— На «Ледибургскую сахарную компанию», — уточнил Марк, и Шон кивнул спадающей на грудь белой бородой.
— Продолжай.
Марк повторил рассказ Пунгуше о смерти старика, о том, как три человека вместе пришли в долину, как молчун выстрелил в старика и ждал, пока тот умрет, и как они похоронили его в ничем не отмеченной могиле.
Но Шон покачал головой, нахмурившись, а Хобди на диване зашевелился и попытался сесть. Он с трудом говорил, и разбитые, распухшие губы искажали его слова.
— Это все ложь проклятого ниггера. Я впервые оказался у Ворот Чаки три дня назад.
Когда Шон Кортни повернулся к Марку, на его худом лице ясно читалась тревога.
— Ты говоришь, что ударил этого человека, что ты его изувечил. Как это случилось?
— Когда он пришел в долину, Пунгуше узнал в нем того, кто убил Джона Андерса. Я выманил его из лагеря, мы с Пунгуше поймали его и привезли сюда.
— После того как едва не убили? — тяжело спросил Шон и не стал ждать ответа. — Мой мальчик, думаю, ты поставил себя в очень сложное положение. Не вижу никаких доказательств твоим утверждениям, таких доказательств, которые убедили бы суд, а с другой стороны, ты напал на человека, причинил ему серьезный физический ущерб и, наконец, похитил его.
— О, доказательство у меня есть, — перебил Марк.
— Какое? — мрачно спросил Шон.
Человек на диване повернул к Шону избитое лицо и уверенно заговорил: