От этой искренней радости Марк почувствовал угрызения совести.
«Я понимаю, что мы очень мало знакомы. Вы даже не знаете моей фамилии! Кстати, меня зовут Марион Литтлджон, смешная фамилия, правда? Я хотела ее сменить (это не намек! как глупо!), а родилась я в Ледибурге (а когда, не скажу: женщина никогда не раскрывает свой возраст!). Мой отец был фермером, но пять лет назад продал хозяйство и теперь работает десятником на сахарной фабрике».
Полная история семьи Марион, учеба в школе, имена и места проживания ее многочисленных родственников, надежды Марион, ее мечты, желания… «Мне нравится путешествовать, а вам?» Париж, Лондон, все это в мельчайших подробностях, с примечаниями в скобках и сдобренное многочисленными восклицательными и вопросительными знаками.
«Разве не странно, что наши имена так похожи: Марк и Марион? Звучит красиво, верно?»
Марку стало тревожно: он надеялся на ветерок, а вызвал ураган, но письмо заражало своим теплом и веселостью, и он пожалел, что почти не помнит лица девушки. Он легко мог бы разминуться с ней на улице и не узнать.
В тот же вечер он ответил, стараясь писать как можно разборчивее. Прямо перейти к своей цели он не мог, поэтому туманно намекнул, что собирается написать книгу, но это требует большой работы в архивах Ледибурга, а у него сейчас нет ни времени, ни денег на поездку. Закончил он просьбой прислать фото.
Ответ она, должно быть, написала и отправила сразу, как получила его письмо. «Мой дражайший Марк…» Повышение по сравнению с просто «дорогой».
Двадцать пять страниц плотного рукописного текста сопровождала фотография. Молодая девушка в нарядном платье, напрягшись, с застывшей нервной улыбкой смотрит в объектив, словно это ствол заряженной гаубицы. Фокус слегка смещен, но снимок достаточно хорош, чтобы напомнить, как она выглядит, и Марк облегченно вздохнул.
Немного полновата, но у нее милое лицо сердечком, большой дружелюбный рот и широко расставленные умные глаза; выглядит она живой и энергичной; он теперь знал достаточно, чтобы понять: она образованна, неплохо начитана и очень хочет понравиться.
На обороте снимка он получил дальнейшее повышение: «Дорогому Марку с любовью — Марион».
И под именем три аккуратных креста. Письмо было пронизано невероятным восхищением его успехами в качестве продавца «кадиллаков» и благоговением перед его желанием стать писателем.
Она очень хочет помочь в его исследованиях, пусть только даст ей знать, какие именно сведения ему нужны. У нее есть доступ ко всем правительственным и муниципальным архивам («и на этот раз я не возьму с вас плату»), ее старшая сестра работает в редакции «Ледибургского прожектора», и в ратуше есть прекрасная библиотека, где Марион хорошо знают и где она часто бывает. Пусть он только разрешит помочь!
С другой стороны, если у него есть фотография, она была бы рада получить напоминание о нем.
За полкроны Марк сфотографировался в студии под открытым небом на берегу океана — в новом костюме, в соломенной шляпе, надетой под щегольским углом, с озорной улыбкой на лице.
«Мой дорогой Марк, какой ты красивый! Я показывала фото всем подругам, и они мне завидуют».
У нее была некоторая нужная ему информация и будет еще.
В книжном магазине Адамса на Смит-стрит Марк приобрел толстый блокнот в кожаном переплете, три больших листа картона и подробную крупномасштабную карту Наталя и Зулуленда. Карту он приколол к стене своей комнаты, чтобы изучать ее лежа в постели.
На одном листе картона он изобразил генеалогическое древо Кортни, Паев и Петерсенов: эти три имени в документах, которые он видел в Ледибурге, связаны с покупкой Андерсленда.
На другом листе он начертил пирамиду, структуру компаний и холдингов, подконтрольных Ледибургскому фермерскому банку, на третьем — тем же манером все компании и собственность холдинга генерала Кортни «Лес и недвижимость Наталя, ЛТД».
На карте он старательно закрасил земельные владения обеих групп: красным — принадлежащие генералу Кортни, синим — те, что принадлежат его сыну Дирку Кортни.
Закрашивая синим неправильные очертания Андерсленда, примыкающие к южному берегу реки, он с новой решимостью постановил продолжить расследование. Закончив, Марк стряхнул с пальцев мел. Горькие морщины пролегли в углах его рта: его вера в то, что старик никогда не допустил бы ничего подобного, окрепла: чтобы получить эту землю, деда пришлось бы убить.
Гнев переполнял его, когда он раскрашивал участки карты или когда по вечерам лежал в постели, курил последнюю за день сигарету и изучал красные и синие владения Кортни. Он мрачно улыбался, думая о том, что сказал бы Фергюс Макдональд о таком богатстве в руках отца и сына, и записывая в толстый блокнот в кожаном переплете новые сведения, полученные за день.
Потом он выключал свет и долго лежал без сна, а когда засыпал, часто видел во сне Ворота Чаки, мощные утесы, охраняющие реку и дикую непроходимую местность за ними, в которой скрывается одинокая могила.
Могила, никак не обозначенная, заросшая буйной африканской растительностью или раскопанная гиенами и другими стервятниками.
* * *
Однажды, когда Марк, как обычно, коротал вечер в читальном зале библиотеки, он начал с относительно свежих номеров «Ледибургского прожектора» — с тех, что выходили сразу после его бегства из города, — и едва не пропустил несколько строк на внутренней полосе.
Вчера в методистской церкви на Пайн-стрит состоялась погребальная служба по мистеру Джекобу Генри Россоу.
Мистер Россоу, холостяк, работал в «Зулулендской сахарной компании, ЛТД». Погребальную службу посетил глава компании мистер Дирк Кортни, который произнес короткую, но трогательную речь, посвященную достоинствам покойного, вновь продемонстрировав заботу о самых заурядных работниках своих многочисленных предприятий. Величие проявляется и в малом.
Дата точно соответствовала бегству Марка из долины. Покойный мог быть среди тех, кто на него охотился… может, это тот, кто схватил его за поврежденную ногу, когда Марк висел на товарном вагоне? Если так, связь с Дирком Кортни самая прямая. Марк медленно сплетал веревку, но для петли ему нужна была голова.
Лишь в одном отношении он испытывал облегчение. Казалось, существует глубокая пропасть между отцом и сыном, между генералом Шоном Кортни и Дирком. Деятельность их компаний не пересекалась, ни в одном из советов директоров не было общих людей, каждая пирамида предприятий возвышалась отдельно и обособленно. Эта пропасть, похоже, простиралась за рамки деловых отношений, Марк не находил ни единого свидетельства контактов этих людей в социальном плане; в сущности, отец и сын враждовали, о чем свидетельствовала резкая перемена отношения «Ледибургского прожектора» к отцу сразу после того, как газету купил сын.
Однако Марк еще не был окончательно убежден во всем этом. Фергюс Макдональд не раз предупреждал его о вероломстве и хитрости хозяев, всех богатеев. «Они пойдут на все, лишь бы скрыть свою вину, Марк, нет такой подлости, на которую они не пошли бы, лишь бы скрыть, что на их руках кровь честных рабочих». Вероятно, Марку прежде всего нужно точно убедиться, что он охотится только на одного человека. Конечно, следующим шагом станет возвращение в Ледибург — надо спровоцировать новое нападение. Но на этот раз он будет готов, потому что знает, откуда ждать атаки. Он вспомнил, как они с Фергюсом Макдональдом использовали Катберта, манекен, чтобы заставить врага выдать себя; Марк невесело улыбнулся при мысли о том, что на этот раз роль Катберта придется исполнить ему самому. Он впервые испытывал страх, какого не знал даже во Франции перед выстрелом: сейчас перед ним был невероятно страшный и безжалостный враг, и время первого столкновения приближалось.