Мать остолбенела, уставившись на нежданную гостью, затем прижала ладонь к сердцу и пробормотала:
— О боже!
Кэрол распрямила плечи, пытаясь справиться с не менее сильным потрясением. Не получилось. Десять лет, в течение которых она не видела мать, нанесли тяжелый урон когда-то неунывающей, энергичной женщине, оставив лишь ее жалкую оболочку. Рыжие волосы подернуты сединой, и если раньше мать можно было назвать худощавой — последствие ее непрерывного курения, то теперь она была так истощена, что щеки запали, а под глаза залегли синие тени. В свои шестьдесят три года Нора Деннис выглядела старше, по меньшей мере, на добрый десяток лет. Возможно, из-за злоупотребления алкоголем, мелькнула в мозгу Кэрол циничная мысль. Когда они виделись в последний раз, Нора была пьяна в стельку.
— Здравствуй, мама, — наконец обрела голос Кэрол.
Нора недоуменно покачала головой:
— Не ждала, что увижу тебя здесь, Карли.
— Я сама не думала, что приеду сюда.
— Что-то случилось… твои дети…
— Нет, — резко оборвала мать Кэрол. — Мои дети и муж в полном порядке.
— Тогда…
— Сегодня мой день рождения.
— Я знаю, какой сегодня день. Я присутствовала при твоем рождении. Я послала бы тебе открытку, но после того, как последние из посланных мною вернулись, я поняла, что это бессмысленно. — В глазах Норы вспыхнула боль.
> — И ты винишь меня? В последний раз, когда я пригласила тебя на день рождения, мой тридцатый день рождения, ты явилась пьяной. Ты оскорбила Блейка. Ты не могла вспомнить имя моей дочери и довела ее до слез. И ты унизила меня. — Выпитый в лимузине виски подпитывал ярость слов, срывавшихся с ее языка.
— И ты ждала целых десять лет, чтобы сказать мне это? — устало спросила мать, посторонившись.
Кэрол вошла в квартиру, закрыла за собой дверь, обвела взглядом тесную гостиную. Господи, как похоже на жилище, в котором она росла. Журнальный столик тот же самый. На нем она рисовала. На спинку дивана наброшен шерстяной плед, связанный теткой в период ее увлечения рукоделием. Фотографии в рамках только из детства Кэрол. Некоторые школьные. Некоторые с соседскими детьми. Несколько фотографий матери с теткой того же времени в компании их подруг. Все, все из другой жизни.
Кэрол подошла к столу, взяла в руки фотографию, на которой была запечатлена сцена, мелькнувшая перед ней всего пару часов назад. Ее восьмой день рождения, свечи, пылающие за мгновение до того, как Алекс толкнул Питера на ее торт. Кэрол поставила фотографию на место и отвернулась.
Сидевшая на диване мать потянулась за сигаретой.
— Тебе не стоило бы курить, — быстро сказала Кэрол. — Здесь и так нечем дышать.
Мать неохотно отложила пачку:
— Почему бы тебе не высказать все, что накипело, и уйти.
Именно за этим Кэрол и приехала, но сейчас не могла найти нужных слов.
— Ты хорошо выглядишь, Карли, — с печалью в голосе заметила мать. — Красивое платье. И ты такая загорелая. Ты куда-то ездила отдыхать?
— Это искусственный загар.
— Ну, все равно красиво. Ты была на вечеринке?
Кэрол кивнула:
— В честь моего дня рождения.
— Рано она закончилась.
— Еще не закончилась, я сбежала.
— Почему? — Нора слегка наклонила голову, как делала всегда, когда пыталась понять дочь. При всей их близости в прошлом они были очень разными.
Кэрол присела на краешек стула, сжала руки:
— Мне сорок.
— Глядя на тебя, в это трудно поверить.
Кэрол судорожно вздохнула.
— Понятия не имею, почему я здесь, — призналась она.
— Может быть, ты скучала по мне, — подсказала мать.
Всего несколько часов назад это предположение показалось бы Кэрол немыслимым, но сейчас, рядом с матерью, окруженная своим прошлым, она чувствовала нарастающую боль в сердце.
— Может быть.
— Ну, хоть что-то, — произнесла Нора, не скрывая удивления. Потом прищурилась, внимательно посмотрела на дочь: — Что он натворил?
— Кто?
— Твой муж. Блейк обидел тебя, не так ли?
Кэрол повертела обручальное кольцо:
— Не физически. Блейк никогда не ударил бы меня, как папа…
— Я не сказала, что он тебя ударил, — прервала ее Нора. — Я только сказала, что он тебя обидел.
— Я увидела его с женщиной. Что-то промелькнуло между ними. Она молодая и очень уверенная в себе.
— Они все такие.
— Она улыбнулась мне насмешливо и жалостливо, как будто наслаждаясь моим унижением. Это было отвратительно.
— Так он тебе изменяет?
— Нет. Возможно. Надеюсь, что нет… Я не знаю… — Оборвав жалкий лепет, Кэрол вскочила и беспокойно заметалась по маленькой комнате. — Мне не следовало приезжать сюда.
— Почему ты не обратилась к кому-нибудь из подруг?
— И пожаловалась бы, что Блейк мне изменяет? Это последнее, что я доверила бы чужим ушам.
— Никто не должен увидеть то, что ты не хочешь показывать, — цинично усмехнулась Нора. — Карли, ты не устала притворяться?
— Не называй меня так. Мое имя Кэрол.
— Не в этом доме. Для меня ты навсегда останешься Карли, и неважно, сколько стоит твое платье или сколько ты потратила на мелирование или маникюр. Под всем этим ты все еще та девочка, которая макала «Орео» в молоко, играла в «классики» на тротуаре и прибегала в мою кровать воскресным утром.
— Мое детство не одни только игра в «классики» и «Орео» с молоком, — возразила Кэрол. — Но и вечная тревога, будут ли у нас деньги на еду и не явится ли папочка домой пьяным, и не захочет ли избить тебя до полусмерти.
Щеки матери вспыхнули:
— Все, что касается твоего отца, я не могу изменить, но я вышибла его, как только смогла справляться одна.
— Мне тогда было уже десять.
— Я прекрасно помню, сколько тебе тогда было! — с жаром воскликнула Нора. — Если бы я решилась, когда ты только родилась или когда тебе было два года или пять, я бы ушла от него, но я была юна и глупа, и, да, я совершала ошибки. Но, несмотря на все это, я любила тебя всем сердцем. Я о многом теперь сожалею, но в глубине души знаю, что дала тебе много любви. И очень долго ты тоже любила меня.
Теперь не только мать чувствовала себя виноватой.
— Не думаю, что ты приехала только для того, чтобы упрекать меня, — добавила Нора. — Хотя, может быть, я ошибаюсь. Ты сильно изменилась за прошедшие годы. Может быть, ты просто хотела избавиться от ненависти в своем сердце. Я права?
— Нет, совсем нет. Я просто… растерялась. И не так уж сильно я изменилась. Я выросла, вот и все. — Ее попытки отвергнуть обвинения ей самой показались жалкими.