— Ты о чем это? Мы прекрасно живем.
— Мы почти не прикасаемся друг к другу. Сколько месяцев мы не занимались любовью?
— Мы были заняты. Послушай, мы потрясающая команда. Перед нами расстилается безграничное будущее. Придет день, и мы будем жить в губернаторском особняке, может быть, даже в Белом доме. На этом мы должны сосредоточиться. Ты прекрасно это понимаешь, потому что всегда видишь цель так же ясно, как я.
В его глазах сверкало честолюбие, которое она когда-то разделяла и которое ее возбуждало. Но честолюбивые мечты ее больше не пьянили. Она внезапно протрезвела… в сорок лет. И она не хотела тратить остаток своей жизни на погоню за иллюзиями.
— Блейк, я хочу благополучия, но не за счет наших детей. Я хочу проводить с ними больше времени.
— Они уже подростки. Практически взрослые. — Блейк мрачно посмотрел на нее: — Слушай, я понимаю, у тебя кризис среднего возраста, но я обеспечиваю тебя всем, что ты когда-либо хотела, а ты просто проявляешь неблагодарность.
— Ты много мне дал, — признала Кэрол. — Однако сейчас я хочу семью и любовь, я хочу теснее общаться с детьми. Я больше не могу отдавать тебе себя на сто пятьдесят процентов. Я должна сосредоточиться на детях, на маме и на себе.
— Ты не могла бы уточнить конкретнее? Ты хочешь развестись?
Ее ошеломил и сам вопрос, и резкость тона, коим он был задан.
— Не знаю.
— Тебе это дорого обойдется.
— Это угроза?
— Это факт. Если ты подашь на развод, мне придется долго восстанавливать свою репутацию.
Кэрол изумленно покачала головой:
— Ты хоть сам понимаешь, как равнодушно и жестоко это звучит?
— А ты понимаешь, как глупо отказываться от прекрасной жизни ради твоей матери?
— Дело не только в моей маме, — возразила Кэрол. — Дело в наших детях.
— У них все замечательно.
— Ты их почти не видишь.
— Я их обеспечиваю… и тебя, кстати, тоже. Как бы ты жила без меня? Ты не работаешь уже двадцать лет. Ты не приспособлена ни к чему, кроме как быть моей женой. Без меня ты закончишь так же, как твоя мать. Этого ты хочешь?
Еще вчера подобные слова повергли бы Кэрол в ужас, но за прошедшую ночь она как-то незаметно вновь обрела силу воли. Только, пожалуй, накал разговора не мешало бы снизить.
— Блейк, я не прошу тебя отказаться от своих целей, просто чуточку перестройся… ради меня, ради детей… и ради себя. Избиратели с гораздо бо́льшим удовольствием голосуют за примерных отцов и верных супругов.
Блейк прищурился:
— Теперь ты угрожаешь мне?
— Как ты и сказал, это просто факт.
Общение на протяжении двадцати лет с сильными мирами сего не прошло даром. Кэрол освоила парочку трюков. Правда, пока она еще не понимала, как исправить совершенные в браке ошибки, но преисполнилась решимости хотя бы попытаться, если не для себя, то для своих детей. Софи и Майклу нужна не только мать, но и отец.
— Я не могу перенести ленч. Вечером Дансмуиры улетают в Нью-Йорк. — Блейк вздохнул: — Ладно, поезжай на матч. Я скажу им, что тебе нездоровится.
— Можешь просто сказать им, что я должна быть с детьми, — холодно произнесла Кэрол.
— Поскольку раньше тебя материнский долг не волновал, вряд ли они мне поверят.
Кэрол не дрогнула под язвительным взглядом мужа:
— Я понимаю, что тебе такая перемена во мне кажется слишком стремительной, но это зрело давно и вот вырвалось наружу. Я не была счастлива, Блейк. И я не была хорошей матерью. Вчерашняя встреча с мамой мне об этом напомнила.
— Твоя мать — отвратительный пример. Я по-прежнему не желаю видеть ее в моем доме.
— В нашем доме, — поправила его Кэрол, вставая. — А я всегда буду рада видеть ее здесь. Потому что она моя мать, и я не должна была от нее отворачиваться. Мне стыдно за себя.
Блейк покачал головой:
— Сейчас у меня нет времени на выяснение отношений. Поговорим позже.
Он вышел, а Кэрол прислушивалась к себе, все ждала, когда же появятся сомнения или желание броситься за мужем, попросить прощения и все уладить. Она еще успела бы переодеться и поспеть на ленч, сказать Дансмуирам, что ей стало лучше.
Однако, войдя в гардеробную, она поймала себя на том, что ищет джинсы и футболку, а покинув дом, повернула машину к частной средней школе, где учились ее дети. И Кэрол не покидало чувство, что ее решение поразит Софи и Майкла не меньше, чем их отца.
Опоздав к началу матча на пятнадцать минут, Кэрол прошла по дорожке между полем и главной трибуной и остановилась перед группой поддержки как раз в тот момент, когда закончилось их выступление. Как только помпоны в руках девушек взлетели в воздух, Кэрол захлопала в ладоши. Софи увидела мать, замерла в изумлении, затем, словно очнувшись, подошла к краю поля:
— Мама, ты здесь? Что-то случилось?
— Все прекрасно. Я просто хотела посмотреть на вас с Майклом. Он сегодня играет?
— Пока нет. — Софи явно не верила своим глазам. — Ты уверена, что все в порядке? Где папа?
— Поехал на ленч с Дансмуирами.
— Без тебя? Ты же всегда ездишь с ним.
— Теперь уже нет, — покачала головой Кэрол. — Я хочу посмотреть на твое выступление.
— Почему?
— Потому что ты моя дочь.
— Мам, ты чего-то недоговариваешь. Ты в порядке?
— Да, — рассмеялась Кэрол. — Ну-ка, покажи мне, на что ты способна.
— Хорошо. Покажу, — медленно произнесла Софи. — Спасибо, что пришла.
— Софи, я люблю тебя. — Господи, как давно она не произносила этих слов.
Софи покраснела, что-то пробормотала и побежала назад к подружкам.
Кэрол нашла место на трибуне, взгрустнув оттого, что не знает никого из родителей друзей ее собственных детей. Ничего, не все сразу, вспомнила она одно из любимых маминых заклинаний. Да, она наделала много ошибок за последнее десятилетие, но ведь сегодня начинается следующее.
* * *
Лиз ворвалась в больницу и помчалась прямиком в хирургическое отделение. Ей повезло, на сестринском посту дежурила Пегги Харрингтон, одна из ее подруг.
— Джон… то есть Эрик, — выпалила Лиз. — Пациент с опухолью мозга. Я не знаю его фамилии. Он в операционной? — Она вдруг поняла, как мало знает о нем, но зато знает самое главное — он очень важный для нее человек.
— Что с тобой? — изумилась Пегги.
— Он здесь?
Пегги взглянула на экран компьютера:
— В операционной пациент по имени Эрик Коннорс. Ты его имеешь в виду?
— Да. Ему уже дали наркоз?