Он дернул зажигание. Мотор взвизгнул и затих. Он дернул еще раз, вдавил газ, так что его бросило назад и в сторону, и вылетел со двора, как лихой летчик на новом истребителе. Непривычная к такому обхождению машина тяжело плюхнулась в лужу, выкарабкалась и понеслась по пустой улице. Грязная вода веером летела из-под колес.
Никоненко молчал, и она молчала тоже.
Будешь знать, как лезть в мою машину, думал он, в бешенстве выкручивая руль. Думаешь, раз у тебя очки за пятьсот долларов, значит, тебе все можно. Дверь как-то открыла, пальчиком в спину тыкала, еще просила не пугаться, зараза, сука!.. Вот сейчас сдам в ближайшее отделение за попытку угона машины, посидишь ночку в обезьяннике, посмотрим утром, какая ты оттуда выйдешь!..
Сажать ее в обезьянник он не стал.
Выехав на Ломоносовский проспект, он стал быстро остывать, и любопытство его разбирало — зачем он ей понадобился? Какого рожна она его караулила? Или караулила она вовсе не его, а идея засесть в его машине родилась у нее, так сказать, экспромтом?
Интересно, что она станет делать, когда он довезет ее до ночного Сафонова и бросит? Пешком в Москву пойдет? Или кинется такси вызывать?
Ее упорное ледяное молчание теперь вызывало у него уважение. Она смотрела в окно и сидела совершенно спокойно, как в собственном офисе, не задавая ни одного вопроса.
Надо же, какая девка! Кремень. Скала. Сталь. Броненосец “Потемкин”.
От того, что из-за позднего времени в городе было пусто, и еще от злости он доехал до своей деревни на удивление быстро.
У низкого от наваленных сугробов собственного забора он притормозил, ткнул машину мордой в ворота, вышел и бахнул дверью. Просто так, для порядка. Чтобы она знала, как он зол.
Он был чертовски зол, как писал в своих романах Голсуорси.
Почему-то фамилия английского классика опять привела его в бешенство.
Сидела бы лучше в своей суперквартире, почитывала Голсуорси, попивала кофеек из чашки китайского фарфора, покачивала ногой и помахивала пахитоской.
Снежная Королева, блин!..
Он потрепал подсунувшуюся мокрую морду Бурана, спросил строго, чем он целый день занимался, и распахнул ворота — одна створка как створка, а вторая еще с прошлого года покосилась. Тогдашняя дама его сердца под игривое настроение выезжала с участка и с непривычки задела ворота. Еще зеркала на его машине снесла и крыло оцарапала. Так он и не собрался створку приладить как следует. Дамы сердца давно уж нет, а створка все болтается.
Впрочем, сердце в его “дамских делах” никогда не участвовало. К ним имели отношение совсем другие части тела.
Он вернулся в машину, внутри которой царили настороженное молчание и дорогие духи. После уличной влажной весны, запаха талой воды и мокрой собачьей шерсти духи по-змеиному вползли ему в мозг, в висок, и в горле стало сухо, а в позвоночнике холодно.
Ну и что дальше? Как долго она собирается сидеть?
— Я приехал, — сообщил капитан Никоненко скучным голосом, — вылезайте. На ночь машину я закрываю.
Он не видел, как она выходила, но по тому, что стукнула задняя дверь, понял, что вышла.
— Буран, на место! — скомандовал он собаке. — К станции по улице налево, Алина Аркадьевна. Километра полтора. Вот прямо пойдете и упретесь в станцию. Может, на последнюю электричку еще успеете, — добавил он с некоторым злорадством.
— Благодарю вас, но в Москву я не поеду, — сообщила она из-за машины.
— Да ну? — удивился капитан. — Ну, как хотите. Спокойной ночи.
И пошел по дорожке к крыльцу.
— Игорь Владимирович, — позвала она негромко.
Расчет был верен. Киношный прием — “этих отвести во двор и расстрелять” — всегда срабатывал безотказно.
— Да-да, Алина Аркадьевна, — откликнулся он учтиво.
Она выбралась из-за машины и подошла к нему. Он стоял и смотрел, как она подходила.
— Давайте на этом закончим, — сказала она уверенно, — хватит. Я еще в Москве сказала, что оценила ваш гнев по достоинству. Мне нужно с вами поговорить.
— Говорить не хочу, — он повернулся, чтобы идти к дому, — я за день наговорился. Мне с утра опять работать. До свидания, Алина Аркадьевна.
— Мне позвонили, — сказала она быстро, — уже под вечер, было темно. На время я не смотрела. Мне позвонили и сказали, что Федор в школе сильно упал, ушибся и его забрала “Скорая”. Нужно подъехать в Морозовскую больницу. Я перепугалась, быстро собралась и… — она перевела дыхание, и он отчетливо услышал, как с сосулек торопливо капает вода и вздыхает Буран, — и… тогда…
— Да, — сказал он нетерпеливо, — что?
— Позвонила мама. Мы уже три раза созванивались, и она вообще-то не должна была звонить, но почему-то позвонила.
Ей трудно говорить, понял догадливый капитан Никоненко. Трудно и страшно. Что-то произошло такое, отчего говорить ей трудно.
Она была совершенно спокойна, когда в ее квартире осматривали труп домработницы. Или казалась спокойной? Что могло произойти, что так ее напугало?
— Что случилось с вашей мамой?
— С мамой ничего не случилось, слава богу, — она сняла очки и снова надела. — Мама сказала, что отец повел Федора в “Кодак”, на какой-то фантастический фильм. Он привез его из школы, они выучили уроки и поехали в кино. Только что. Я разговаривала с ней и выходила из офиса и даже махнула охраннику. Я ничего не поняла. Переспросила. Мама повторила. Я была уже в двух шагах от подворотни, в которой стоит моя машина. Там было совсем темно, и я вдруг поняла совершенно точно, что до машины не дойду. Что человек, который мне звонил, — там. И ждет меня.
— Вы никого не заметили? — спросил он быстро.
— Нет. Было совсем темно, и я вдруг очень испугалась, просто ужасно. Я побежала обратно на работу, вызвала такси и поехала к Мане. Около Маниного дома я увидела вас и решила, что должна с вами поговорить, а вы куда-то помчались. Ждать вас на улице мне было страшно. Я открыла дверь и села. Потом вы вернулись и стали на меня орать.
— Как вы открыли дверь?
— Рукой, — она усмехнулась, — вы ее не заперли. Я села и заперла ее за собой.
Он молчал, и она вдруг заволновалась.
— Вы можете мне не верить, конечно, но это все правда. И домой я не поеду. Ни за что. Он меня убьет. Я теперь знаю совершенно точно, что убьет. Как Лилю убил. И я не понимаю, не понимаю, — вдруг крикнула она ему в лицо, — что происходит!!
Он объяснил бы ей, если бы мог.