И должен с некоторым стыдом признать: пока я справлялся с нахлынувшим потоком мыслей и ощущений, я ни разу не подумал о Дороти.
Но когда рано поутру миссис Бамли обнаружила меня в Сильвиной постели (что, в общем-то, оказалось самым простым способом ввести ее в курс моих намерений), возмущению ее не было предела. Она буквально задохнулась и от неожиданности едва не лишилась чувств. Я влил в нее стаканчик рома и, накинув халат, повел в гостиную со словами: "Нам нужно поговорить".
Но миссис Бамли была слишком потрясена, чтобы выслушивать меня. Она разразилась бессвязной нескончаемой речью, словно от шока у нее внутри включился какой-то неуправляемый автомат. Настоящая шарманка, без конца выдающая несколько возмущенных восклицаний: "Злоупотребить положением этого создания!.." Трудно было понять, чего в этом бурном потоке больше стыда за меня или страха за "бедную малютку". И наконец я уразумел, что она обвиняет меня в ужасающем разврате (я и сам думал накануне то же самое), который грозил в первую очередь погубить надежду на развитие этого отсталого юного существа, порученного ее заботам.
- Не начнет ли она скоро нуждаться в вас как в отце?! - вопрошала миссис Бамли с пылким состраданием. - Вы только представьте себе, что будет с ней, когда...
Напрасно пытался я остановить ее, объяснить, какое открытие я только что сделал и как надеялся со временем заставить мою милую Сильву взглянуть на меня иными глазами, - миссис Бамли не слушала меня. Десять раз я принимался за объяснения, но она упрямо трясла головой, не прекращая своих поношений. Наконец, взбеленившись, я вскочил на ноги с криком:
- Вот дурья башка! Если вам это не нравится!..
Она вскинулась и бросилась к двери. Я поймал ее за руку, заставил снова сесть и собрался в сотый раз начать свои объяснения, как вдруг раздался стук, и дверь, ведущая в сад, отворилась.
На пороге стоял злосчастный Джереми. Он явно вымылся с головы до ног, облачился в праздничный костюм, и его волосы альбиноса, распушенные хорошим шампунем, торчали дыбом вокруг его грубой физиономии, уподобляя голову одуванчику. Но я был чересчур взбешен, чтобы оценить комизм положения или умилиться. Я только-только успел засадить Нэнни обратно в кресло и в ярости обернулся на стук; увидев это разряженное чучело, я бросился на него с таким решительным, а может быть, и угрожающим видом, что он попятился назад, отступив за порог. Я трясся от гнева.
- Вон отсюда! - взревел я. - Катись, и чтоб я больше тебя не видел или сейчас спущу на тебя собак!
Хорош бы я был тогда, дойди дело до этого: оба мои мастифа, отличаясь весьма свирепым видом, неспособны были и муху обидеть. К счастью, Джереми об этом не знал, он отступил еще дальше, на крыльцо, и я, захлопнув дверь перед самым его носом, дважды повернул ключ в замке. После чего, все еще дрожа и злобно сжимая кулаки, вернулся к Нэнни, которая с разинутым ртом и трясущимся подбородком, смертельно бледная, в ужасе глядела на меня, ожидая, вероятно, что я сейчас брошусь душить и ее. "Спокойствие! подумал я. - Только спокойствие". Я подошел к ней, постарался улыбнуться. И тут окно гостиной разлетелось вдребезги.
За ним второе, и третье. Один из камней подкатился к моим ногам. Что было делать - позволить этой скотине перебить все стекла в доме? Но когда я выбежал в сад, Джереми уже превратился в смутную тень, стремглав несущуюся к лесу - совсем как некогда убегала Сильва. При этом воспоминании весь мой гнев мгновенно улетучился. Бедный парень! Я слишком хорошо понимал его отчаяние. И в последний раз я спросил себя, не проявил ли я излишний эгоизм и жестокость, оторвав мою маленькую лисичку от родного леса и дикой любви этого лесного лорда-дикаря.
Задумчиво вернулся я обратно в гостиную, где Нэнни так же задумчиво ждала меня. Мы обменялись долгим взглядом, в котором уже не было ни нетерпения, ни гнева. Я вздохнул и сказал:
- Вы, конечно, считаете меня виноватым. - И, поскольку миссис Бамли не отвечала, я продолжал: - Она была бы счастливее в лесу, с этим человеком. Гораздо счастливее. Да-да, это именно так, - Нэнни по-прежнему молчала, глядя на меня. - Она всего лишь молодая лисица, - признал я грустно, - она была, есть и будет ею, а мы строим химерические планы по поводу ее будущего, когда, вероятно, упорствовать просто глупо. - Я смолк и сел у камина, вороша щипцами давно остывшие угли: с минуту в гостиной царило молчание.
Поскольку Нэнни сидела, застыв, как статуя, и молчание становилось невыносимым, я вскричал, не глядя на нее:
- Да скажите же хоть что-нибудь! Тысяча чертей, я ведь знаю, о ком вы сейчас думаете: о миссис Дороти, не так ли? О том, что я обращаюсь с ней как последний негодяй! Вы ведь именно так думаете, разве нет? Ну так выскажитесь, черт возьми! Давайте, отводите душу!
- Ваша миссис Дороти достаточно взрослая, чтобы самой за себя постоять, - сказала наконец Нэнни, произнеся это имя на удивление жестко, почти враждебно. - Нет, я думаю не о ней, - добавила она, - я ведь раньше не видела...
- Как не видели! - прервал я ее. - Да ведь она приезжает каждую неделю!
- Я говорю не о ней, - возразила Нэнни, - а о нем. Об этом чудовище, этой... горилле. Я и представить себе не могла...
Нэнни так взволнованно ворочалась в своем кресле, что оно жалобно кряхтело.
- Эта чудовищная обезьяна... Какое счастье! - воскликнула вдруг она, и тут уж я окончательно перестал что-либо понимать.
Наверное, вид у меня был настолько глупый, что миссис Бамли тихонько засмеялась, хотя глаза ее увлажнились слезами. Она махнула рукой, как бы желая сказать: "Не обращайте внимания, это пройдет", трубно высморкалась, аккуратно сложила платочек и разгладила его ладонью на своей широкой, как стол, мясистой ляжке.
- Эта бедная девочка... вечно я забываю, - проговорила она, - вечно я забываю...
Нэнни сокрушенно качала головой, а я никак не мог взять в толк, что же такое она забывает.
- Я ведь не видела Сильву лисицей, не так ли? Это меня несколько оправдывает. Я не присутствовала, как вы, при ее превращении. И поэтому я вечно забываю, что она не отсталый ребенок, что она все еще молодая самка со всеми свойственными ей инстинктами. И ей необходимо удовлетворять их. Даже в объятиях такого чудища, как... как этот Джереми... Но что же тогда сталось бы с нею?! - вскричала Нэнни. - Я прошу у вас прощения за недавнюю сцену! - добавила она с пылким раскаянием. - Я не могла понять. Но теперь... теперь, когда я увидела его... Ах, как вы правы! - опять воскликнула она. - И такое счастье, что вы... что вы... И она зарделась, как маков цвет. - Когда-нибудь она полюбит вас, - продолжала Нэнни все еще взволнованно. - Да-да, так оно и будет. И вы превратите ее в женщину своей любовью.
Это было, слово в слово, именно то, что три минуты назад она отказывалась выслушать. И однако эти слова, эхом вернувшиеся ко мне из уст доброй Нэнни, прозвучали настолько нелепо и неуместно, так смутили меня, что я не нашел ничего лучшего, как ехидно засмеяться. Но при этом хихиканье на бульдожьем лице выразилось такое скорбное изумление, что смех застрял у меня в горле и я строго упрекнул себя за напрасную жестокость.