— Не подарил, а украл… У меня украл, понимаешь? А мне эти вещи дороги! По-настоящему дороги! Давай быстро все сюда неси, все мужнины подарки! Колечко с бриллиантом, серьги с изумрудами… Ну? Все неси, сволочь такая! Иначе вот по этому мобильнику я сейчас милицию вызову, а на Стаса твоего с Валерой… Сколько там за укрывательство краденого полагается, не помнишь?
— В комнате, в деревянной шкатулке, на комоде… — испуганно прохрипела женщина, отворачивая лицо от Вероникиных блестящих гневом глаз. Катька тоже не узнавала свою подругу — господи, и откуда что взялось в этой беленькой кудрявой мышке, которая и пищать-то громко боялась…
Метнувшись в комнату, Вероника притащила с собой шкатулку, с удовольствием сложила в карман куртки все свои драгоценности. Мотнув в Катькину сторону головой, коротко проговорила, будто выстрелила:
— Все! Пошли отсюда! Мобильник оставь, батарейку только вытащи… Нам чужого барахла не надо…
Стремительно пройдя через двор, она выскочила на темную улицу и быстро пошла по дороге — Катька за ней едва только и успевала, слушая ее торопливое бормотание:
— Еще чего… Игорь это мне все дарил… Так радовался… А теперь эта сука мой браслет на себя напялит и ходить будет… Еще чего…
Не заметив в темноте торчащую из земли железяку-колдобину, она запнулась о нее на быстром ходу и полетела неловко на землю, больно шмякнувшись о дорожную наледь головой. Чертыхнувшись, попыталась сгоряча вскочить, но тут же и обмякла, испуганно застонав:
— Ой, Катька, нога…
— Что? Что — нога? — бросилась к ней Катька.
— Не знаю… Как током пробило…
Она снова попыталась встать и снова вскрикнула громко от пронзившей все тело будто горячим ножом боли — такой яркой и нестерпимой, сопровождающейся нечеловеческим каким-то, хрустким звуком, что даже сознание дрогнуло и совсем уж было собралось отлететь на время в сторону, как ему и надобно поступать в таких случаях, но все ж таки передумало и решило пока что остаться на своем месте — войти решило, видно, в сложившуюся Вероникину нелегкую жизненную ситуацию.
— Тихо! Тихо ты, Верка! Что случилось? — испуганно зашептала, склонившись над ней, Катька. — Не ори только, умоляю тебя! Ударилась, что ли? Так потерпи! Разоралась на всю улицу!
— Нет, не ударилась, — простонала страдальчески Вероника. — Сломала, кажется…
— Иди ты… — растерянно протянула Катька. — И идти не можешь, что ли? И что теперь делать? Нам ведь здесь оставаться ни минутки нельзя…
— Ой, больно… Не могу… Не могу…
— Тихо! — снова простонала Катька, испуганно оглядываясь по сторонам. — Я понимаю, что больно, но надо все равно как-то стерпеть. Уходить отсюда надо. А вдруг они вернутся? Господи, что же мне делать-то с тобой? Слушай, а я же ведь шкалик с собой прихватила! Как же я забыла-то! Специально взяла, чтоб не замерзнуть! Думала, долго в засаде сидеть будем. Куда ж я его сунула-то… А, вот он, родненький! Давай-ка прими за анестезию…
Достав из бокового кармана болоньевых штанов блеснувшую в лунном свете белым металлом фляжку, Катька трясущимися пальцами отвинтила маленькую крышку и сунула фляжку в руку Веронике:
— Пей! Пей быстро! Все пей! До дна! Ну?
Вероника, морщась от боли и отвращения, послушно начала вливать в себя через узкое горлышко пахучую мерзкую жидкость, давясь и рефлекторно сжимая горло, и наконец зашлась надсадным кашлем, с отчаянными всхлипами втягивая в себя воздух.
— Молодец, Верка, хорошо… Только кашляй потише, умоляю… Сейчас тебе полегче будет…
Боль и в самом деле вскоре не то чтобы утихла, но притупилась слегка. Вероника даже попыталась, опершись на руки, чуть приподняться с земли, но тут же со стоном свалилась обратно — боль вновь ударила по ноге электрическим током, прошлась нервной судорогой по всему телу. И в то же время краешек отмякшего от выпитой водки сознания уже подсказывал-диктовал ей, что надо с этой болью каким-то образом смириться и даже подружиться, может, слегка. А иначе нельзя. Иначе никакого выхода у нее нет. Надо, надо включать непременно природный свой инстинкт самосохранения и двигаться вперед, подальше от этого опасного дома…
— Верка, я тебя сейчас подниму, а ты обопрись об меня получше, поняла? Придется тебе на одной ноге попрыгать. Ничего, нам бы только до угла добраться да на другую улицу свернуть. Свалить отсюда подальше…
Обливаясь холодным потом и сцепив героически зубы, Вероника, утробно повизгивая, с трудом поднялась на здоровую ногу и, вцепившись руками в Катькины плечи и практически на них повиснув, запрыгала неуклюже по дороге, часто останавливаясь и переводя сиплое дыхание. Сил ей, однако, хватило ненадолго — как раз для того только, чтобы успеть завернуть за угол. Предательски вдруг понеслась темная улица перед глазами огненной больной круговертью, и, отцепившись от Катькиного плеча, она вновь свалилась на утоптанный комковатый снег, больно ударившись затылком.
— Господи, Верка… Ну ты чего… — чуть не заплакала Катька, опускаясь перед ней на колени. — Ну давай, вставай… Давай еще попробуем…
— Нет, Кать, не могу больше, — отчаянно прошептала Вероника. — Давай подождем здесь. Может, машина какая проедет…
Катька, вздохнув, поднялась на ноги, пытаясь вглядеться в ночную темень. Простояв так довольно долго и бормоча себе под нос что-то невразумительно-растерянное, сделала несколько неуверенных шагов вперед, потом присела и снова начала вглядываться куда-то упорно. Вернувшись к распластавшейся на снегу Веронике, проговорила быстрой скороговоркой:
— Слушай, Верка, там во дворе чьем-то машина вроде стоит… Я попробую хозяев разбудить, ага? Вдруг добрые люди окажутся? Ты пока полежи тут, а я сейчас…
Метнувшись быстро к воротам, за которыми шустрым своим кошачьим глазом разглядела машину, она начала стучать в них поначалу тихо и вежливо, а потом уже и громче, словно все больше и больше смелея от вынужденного своего ночного нахальства. И достучалась наконец до того, что окошки в доме загорелись-таки поочередно испуганным ночным светом, и вот уже дверь звякнула недовольно железной задвижкой, и грубый мужской голос прохрипел непроснувшейся злобностью:
— Эй, кто там хулиганит среди ночи? Щас в лоб дам, сволочи…
— Извините нас, пожалуйста! Что вы, мы не хулиганим! Мы стучим просто. Знаете, нам помощь срочная нужна! Человека в больницу отвезти надо! — возопила Катька каким-то тонюсеньким, девчоночьим почти, слезливым голоском. Она и сама удивилась, как это у нее так жалостливо вдруг получилось. И не старалась даже вроде…
— Какого такого человека? Что с ним такое? Нормальные человеки не шляются по улицам среди ночи… — прохрипел с прежней злобностью мужской голос.
Однако послышалась Катьке в его сонной сердитости уже и некая неуверенность, и потому она заголосила еще громче:
— Дядечка! Миленький! Тут девушка ногу сломала! Прямо на дороге лежит! Отвезите ее в больницу, пожалуйста! Ну, будьте человеком, дядечка…