— Да это ты про первую скорость начал талдычить! — тут же окрысился на него Преснухин. — Вечно у тебя машина прежде людей!
— Да если бы не я… — в запальчивости заорал водитель, но Воронин поспешил прекратить назревающий скандал.
— Хватит, — приказным тоном крикнул он, — разбазарились тут как бабы! Вы кто, я вас спрашиваю? Торговки, что ли рыночные? И ты, Преснухин, тоже хорош, — не давая никому передышки, круто повернулся он к Федору. Что это значит, «возьмем арбу»? Мы что тут, а? Защитники братского вьетнамского народа или грабители с большой дороги? Нам что, кто-то сказал, что можно свободно забирать имущество всех встречных поперечных? Или как?
Он шумно вздохнул и продолжил уже более спокойным тоном:
— Срочно снять все стулья и вместо них поставить носилки. Басюра, это твоя работа. Щербаков с Косаревым срочно замаскируйте обе машины, да и пушку тоже прикройте зеленкой. Втыкайте ветки, привязывайте листья, но чтоб через полчаса они были похожи на ананасовые деревья. Нельзя допустить, чтобы нас вновь засекли с воздуха. Вперед! Выполнять!
Через полчаса мы конечно же никуда не двинулись, но где-то через полтора часа наши труды были оценены начальством по достоинству.
— Нормально, парни, — довольно похлопал капитан по плотно покрывающей грузовик растительности. — Теперь техника действительно мало похожа на автомобили, скорее на позеленевших от злости дикобразов.
Поняв его слова как похвалу, мы дружно загоготали.
— А кстати, — подхватил меня капитан под руку и одновременно с этим отводя несколько в сторону, — все хочу спросить, что это у тебя под одеждой спрятано? И заодно объясни мне, куда девались рукава от твоей гимнастерки?
— Рукава-то я еще вчера оторвал, — скромно опустил я глаза долу. — Я же докладывал, мы зенитку ими почистили. Не подумайте чего плохого, просто других тряпок на ветошь не нашлось. А за ремнем у меня пистолет. У Нгуена погибшего взял. Он ведь ему уже не понадобится.
Голову я уже поднял и капитану смотрю прямо в глаза. Он размышляет недолго и глаз при этом не отводит.
— Ладно, — отпускает он мой локоть. — Если все будет нормально, то таскай его дальше. Нет — сдашь по возвращении в Ханой.
Я благодарно киваю, непроизвольно расплываясь в довольной улыбке:
— Сдам, конечно, ежели чего. А то без оружия на войне, словно без пуговиц на ширинке.
Капитан отходит в сторону, а я поправляю свое намявшее копчик «сокровище», размышляя о том, что неплохо бы его действительно переложить при случае в кобуру, пусть и самодельную.
* * *
Вновь куда-то едем, и вновь льет дождь. Кажется, что со вчерашнего дня дорога раскисла еще больше. Просто море разливанное. Мотор натужно ревет, и наш грузовик, словно пьяного российского мужика, мотает по проселку из стороны в сторону. Я, Щербак и Камо сидим на крыше «кунга», судорожно вцепившись в закрепленные там антенные растяжки. Другого места просто нет. Стулов на пару с ухаживающим за ним Преснухиным пристроены в и без того тесном кузове. Воронин с Басюрой заняли кабину, ровно половину ее, застелив развернутой картой местности, а всем остальным, естественно, пришлось размещаться на верхотуре. Изрядно полегчавший второй грузовик тянем на жесткой сцепке (чтобы никого не сажать за руль), а привязанная к его раме пушка мотается позади него. В результате получился длинный и плохо управляемый автопоезд, но деваться все равно некуда. Едем как можем. Это только на карте Мира Вьетнам представляется досужему наблюдателю этаким крошечным червячком, прилепившимся одним боком к Лаосу. На деле же, дороги там не менее длинные, чем в нашей необъятной России. Да к тому же и столь же замысловато изогнутые.
Дело кончается тем, что нас все же сносит с дороги, и МАЗ, утробно завывая мотором, плавно заваливается правым боком в глубокий, заполненный водой кювет. Из кабины долго несутся нецензурные выражения, но ругается в основном только Иван. Скорого на язык капитана почему-то не слышно. Стараясь не свалиться в самую трясину, мы спрыгиваем на землю и, открыв дверь кабины, вытаскиваем вначале нашего водителя, а затем и Воронина. Заметно, что тот пребывает в самом подавленном настроении.
— Нас кто-то явно сглазил, — были первые его слова, когда он выбрался наружу, — не может быть, чтобы постоянно так не везло.
Он расправляет почти не подмокшую карту и поводит по ней указательным пальцем.
— Совсем немного не дотянули, — с сожалением бормочет он. — А жаль. До развилки оставалось километра два и от нее еще… где-то три. По идее, там должен стоять довольно крупный зенитный дивизион. Они тут мост прикрывают, крайне важный для всей транспортной системы страны, — объясняет он нам свои намерения. — У них наверняка там и трактора есть. Помогут выбраться, — он критически осматривает наше ободранное мокрое воинство и энергично тыкает пальцем мою сторону: — Ты пойдешь.
Я автоматически делаю два шага вперед, даже не представляя то, что мне предстоит сделать.
— Иди прямо по дороге, — вытягивает капитан руку вперед, словно растиражированная по всей стране скульптура Ильича. — Считай шаги. Примерно через две с половиной тысячи шагов будет развилка. Пойдешь по левой дорожке. По идее, прямо перед тобой будет крупный лесной массив. Смотри за рельефом местности. Как он пойдет под уклон, будь повнимательнее. Где-то там, вероятнее всего на опушке леса, и стоят зенитные батареи крупнокалиберной артиллерии. Да, ты веди себя пошумнее, в кустах не прячься, песни горлань. Они любят везде охрану ставить, глядишь, часовые тебя приметят и сами доведут куда надо.
— Но как же я с ними договорюсь? — попробовал отбиться я от неприятного задания. — Я и языка вьетнамского совсем не знаю… и вообще.
— Все, иди Александр, — подтолкнул меня Воронин в спину, — не задерживай движения. Как-нибудь втолкуешь там, что нам от них нужно. И пошевеливайся. Время не ждет!
Примерно через час пути я начинаю смутно догадываться, что забрел куда-то не туда. Никакого уклона нет и в помине, а лесной массив, вместо того чтобы располагаться справа от дороги, начал громоздиться слева от нее. В довершение всех неприятностей, на меня обрушивается короткий, но яростный дождь. Насквозь вымокший и уставший, я бестолково топчусь на месте, беспомощно озираясь по сторонам. Густые удушливые испарения поднимаются от земли, и скоро видимость сокращается до двухсот-трехсот метров.
— Вот тебе и поторапливайся, — бормочу я сам себе под нос, — вот тебе и не задерживайся. Если буду торчать здесь, то все равно ничего не высмотрю, — решаю я и резко разворачиваюсь в обратную сторону. Успеваю пройти не более сотни метров, как где-то позади меня бабахает громовый, этакий разухабистый удар, внешне очень похожий на залп салютной установки. Я испуганно приседаю, но тут же выпрямляюсь и оборачиваюсь. Где-то далеко в туманном мареве заполыхали размытые дождем и расстоянием малиновые вспышки.
— Так вот где она, батарея эта! — радостно кричу я, бросаясь в сторону дробного грохота артиллерии.