— Какой миленький котик! — подошла ко мне спутница южноафриканца. — А как его зовут?
— Худик, — ответил я, пытаясь разглядеть выражение ее глаз за солнцезащитными очками.
— А что означает слово «Худик»? — удивленно спросила она.
— Вечно голодный, — коряво перевел я, забыв, как звучит по-английски слово «худой».
— Но что же мы стоим посреди дороги? — нетерпеливо воскликнул рыжеволосый. — Давайте скорее поднимемся на борт, не то у меня руки сейчас оторвутся! Прошу, — сделал он приглашающий жест подбородком.
Поскольку яхта стояла буквально в двух шагах, уже через пару минут мы оказались в кормовой части судна, прикрытой сверху пластмассовым навесом и представлявшей собой своеобразную помесь летней веранды и капитанской рубки. У правого борта блестели на солнце штурвал и шарообразный компас, рядом стоял пластиковый столик, а вокруг него полукругом обвивался кремового цвета диван, прекрасно гармонировавший по цветовой гамме и со столом, и с обшивкой стен. Пока я озирался по сторонам, из дверей центральной каюты вышли еще двое членов экипажа: худощавый мужчина неопределенного возраста в тонких профессорских очках, шортах и клетчатой рубахе и жгучая моложавая брюнетка в такой же ковбойской рубашке, но завязанной узлом на загорелом подтянутом животе. Начался процесс знакомства и взаимных представлений.
— Игги Лау, — протянул мне руку рыжеволосый, с облегчением сбросив свою ношу на диван. — А это Дайлен, моя жена, — притянул он к себе второй рукой свою спутницу.
Мы обменялись любезными рукопожатиями.
— А это наши друзья и соседи Крис и Марта, — указал Игги на явно удивленную моим присутствием пару.
Я поздоровался и с ними, сопроводив каждое свое рукопожатие галантным поклоном. В это время котенок, утомленный слишком длинными и бесполезными разговорами, соскочил с моей руки и, весело задрав хвост, бодро устремился в глубь яхты.
— Муси, пуси, — дружно помчались за ним женщины, — кири, кири!
— О'кей, — стряхнул Игги со лба капельки пота, — раз уж дамы нашли себе подходящее занятие, позвольте мне, Александр, показать вам наше судно. Кстати, вы не против, если я буду называть вас Алексом?
Я не возражал.
Продвигаясь от отсека к отсеку, я с неподдельным интересом расспрашивал своего добровольного экскурсовода об устройстве яхты и особенностях ее эксплуатации. И Игги, надо отдать ему должное, подробно мне на все вопросы отвечал. Совершив недолгое, но крайне познавательное путешествие по всем закоулкам яхты, мы вернулись на корму, где Крис уже выставил на столик дюжину банок пива и несколько пакетиков с орешками и маленькими солеными сушками.
— Холодненькое, — порадовался я, увидев, что банки сильно запотели.
— Разумеется, холодное, — не понял причины моей радости Крис. — Зачем пить теплое пиво, если на борту есть холодильник?
— Откуда же вы электричество берете? Ведь ваш дизель сейчас отключен.
— С берега, конечно, — увесисто плюхнулся рядом со мной грузный Игги. — Нам здесь, Алекс, предоставлены все удобства.
Из верхней каюты выглянули дамы.
— Ох уж эти мужчины, опять втроем собрались! — воскликнула Дайлен при виде наших вдохновенных физиономий. — А ведь нет еще и шести пополудни!
— А что, в Южной Африке втроем собираться не принято? — поинтересовался я.
— Это у нас поговорка такая бытует, — хмыкнул Игги, на секунду оторвавшись от стремительно пустеющей баночки. — Смысл у нее такой: в одиночку можно думать о чем-то полезном, вдвоем — делать детей, а уж если втроем — то только пить!
Вся наша троица жизнерадостно заржала, а женщины осуждающе нахмурились.
— Спускайтесь к нам, — миролюбиво предложил Крис. — В кои-то веки у нас в гостях человек из России, так проявите же благосклонность!
Спутницы моих новых друзей охотно присоединились к нам. Возвращаясь к прерванному разговору, я спросил, кому из четверых принадлежит яхта.
— Да никому, — пожал плечами Игги, — мы ее взяли напрокат. Вон, видишь? — указал он пальцем на большой рекламный щит с надписью «Сантур», прибитый к стене портового магазинчика. — Вот у этой-то компании мы каждый год и арендуем на месяц подходящее судно, чтобы сходить на нем, куда душа пожелает.
— В прошлом году были на Карибах, а в позапрошлом — на Мальдивы ходили, — похвасталась Дайлен.
— Здорово! — не смог я скрыть искренней зависти.
Когда все мы порядком уже захмелели, вопросы посыпались и на меня: женат ли, имею ли детей, велика ли Москва, какой силы случаются зимой морозы, лыжи какой фирмы предпочитают русские, чтобы добираться до работы… Я отвечал на удивление легко, с определенным даже, как мне казалось, изяществом. Несколько подзабытые английские слова выскакивали из моего одурманенного алкоголем подсознания почти со скоростью пулеметной очереди. Откуда-то появилась еще одна упаковка пива, а потом и большая (хотя и на треть початая) бутылка виски. Самое же обидное заключалось в том, что закуски при этом не добавилось совершенно — всё те же орешки и сушки. Возможно, именно поэтому я и натрескался сверх меры. Последние оставшиеся в памяти слова, произнесенные мною за столом, были, кажется, о моем дяде, служившем в свое время капитаном дальнего плавания и тоже бороздившем океаны…
В себя я пришел от громкого испуганного мяуканья. Открыв глаза, огляделся. Выяснил, что сижу на лавочке в самом начале улицы баров, неподалеку от изящного памятника русалке. Несмотря на уже довольно поздний час, мимо меня вереницей дефилировали разодетые в откровенные вечерние туалеты дамы под ручку с чрезвычайно упитанными и важными на вид господами. Откуда-то снизу вновь послышалось жалобное мяуканье, и я заглянул под скамейку. Бедный котенок сидел в пластиковом пакете торговой фирмы «Гима», зажатом у меня между ног, и, похоже, чертовски хотел вырваться из плена. Неуверенно поднявшись и подхватив пакет, я, слегка пошатываясь, побрел по направлению к отелю.
Раиса, раздосадованная моим исчезновением и непонятно на какие деньги совершенным возлиянием, набросилась на меня, словно стая гончих псов. Излив накопившиеся за всю совместную жизнь обиды и претензии, она стащила с меня рубашку и затолкала в ванную, настойчиво посоветовав принять холодный душ. Против душа я ничего не имел, поэтому осторожно присел на унитаз, расстегнул ремень и поэтапно, с помощью змееобразных движений принялся выползать из джинсов. На одном из «этапов» из оттопыренного кармана выпал свернутый вчетверо лист бумаги. Я поднял и развернул его. Бумажка представляла собой короткую записку от Игги: он приглашал меня в Лауфилд, обещая экзотические и чисто мужские развлечения типа рыбалки, охоты, гонок на джипах и пикников на дикой природе, причем полностью за его счет.
Послание потрясло меня до глубины души. Надо же: совершенно, по сути дела, незнакомый человек, черт знает из какой безмерной дали, — и так запросто приглашает меня в гости?! Это настолько отличалось от того, с чем я привык сталкиваться в последние годы у себя на родине, что я тут же, прямо на унитазе, дал себе слово непременно вырваться в далекий Йоханнесбург и хотя бы дней десять пожить так, как живут истинно свободные люди.