– Неужели же призрак так страшно окончил свои дни?
Потом он потер виски и, хорошенько откашлявшись, принялся рассказывать Хромову историю, на первый взгляд совсем не перекликающуюся с только что услышанным рассказом.
– Был я тогда совсем мальчишкой, – начал он. – Но меня назначили в помощники к Виталию Матвеевичу Логунову, довольно известному в то время оперативнику из особого отряда ОГПУ на Дальнем Востоке. Могу объяснить такое везение двумя обстоятельствами, – криво усмехнулся старик, – крайней нехваткой личного состава из-за массовой отправки народа на фронт и еще тем, что в моей стремительной карьере наверняка сказалась протекция моего дяди со стороны матери, Викентия Трофимовича Порезова, который в то время командовал Прибайкальским военным округом. Был я, по молодости лет, приставлен к старшему инспектору Логунову в качестве стажера, но заниматься приходилось практически всем. Моталась наша команда по огромному пространству от Владивостока до Барнаула и от Абакана до Вилюйска. Время было напряженное. Вокруг толпами шныряли японские и немецкие диверсанты. Из-за китайской границы казали зубы недобитые белогвардейцы, кругом кишели мародеры всех мастей – китайцы, корейцы, маньчжуры. Господи, и какой только швали не повылезало в то время на свет Божий. А поскольку положение наших войск на германском фронте было в то время крайне неблагоприятное, обнаглели эти недобитки чрезвычайно. Помнится, у нашей группы месяцами не было и дня спокойного. Отсыпались мы только в поездах, спеша от одного чрезвычайного происшествия к другому. Да, а то, о чем вы сейчас рассказали, я, пожалуй, могу связать только с серией загадочных происшествий, с которыми нашей группе пришлось столкнуться в самом начале сорок второго года.
Илья Хромов затаил дыхание и весь внутренне напрягся, боясь пропустить даже слово. Однако вместо продолжения Станислав Петрович, покряхтывая, выбрался из кресла и, шаркая тапочками по вытертому ковру, подошел к узкому книжному шкафчику, стоявшему в углу комнаты. Распахнув скрипучие дверцы, он нагнулся и с видимым усилием вытащил из него старинный фотоальбом, облаченный в тисненую кожаную обложку.
– Вот, молодой человек, – он бережно положил его перед Ильей, – можете посмотреть. Большинство снимков, кстати, сделал я сам, поскольку в те годы очень увлекался фотографией. Готов был ночи напролет проявлять и печатать. Да. Был у меня отличнейший по тем временам катушечный фотоаппарат «Лейка», которым я почти всю войну и снимал. Видите, на левом снимке, высокий представительный мужчина стоит вполоборота у белой лошади? Так вот это и есть мой тогдашний начальник Виталий Логунов. А здесь, у забора, в портупее – Леня Кольцов, он к нашей группе примкнул в Находке. Вот Михеич и Толя Лазарев на бревнышке покуривают. Помню, я их в Благовещенске снимал, на вокзале. Как раз после того, как мы банду из пятнадцати китайских контрабандистов определили в местную комендатуру.
Старик поправил очки, перевернул страницу альбома и гордо взглянул на гостя.
– А вот и я сам, собственной персоной, с ручным пулеметом «Гокчис» наперевес.
Но Хромов уже не слушал его. Он внимательно всматривался в счастливое, еще безусое, лицо молодого парня, со сбитой на правое ухо меховой шапкой, облокотившегося на толстый ствол неуклюжего, допотопного пулеметика, и никак не мог отождествить вихрастого молодого человека с сидящим около него древним старцем.
– Именно в ту пору мы и встретились с тем, кого потом долгое время называли между собой «хромым призраком».
– Так, так, – очнувшись от своих дум, встряхнул головой Илья, – что-что вы сказали о призраке?
Старик недоумевающе уставился на Хромова.
– Ах, ну да, – раздосадованно взмахнул он ладонью, – вечно я увлекусь и половину пропускаю. Виноват, товарищ майор, сейчас начну с самого начала.
В общем виде рассказ старого чекиста выглядел так.
– Зима в сорок втором году выдалась в Забайкалье на удивление мягкая. Частые и липкие от теплого ветра с океана снежные метели наглухо завалили даже натоптанные звериные тропы, и пограничная застава, на которой в то время находилась наша оперативная группа, оказалась совершенно изолирована от внешнего мира. Почему нас так срочно, буквально за неделю до Нового 1943 года, перебросили на эту забытую Богом заставу, я не знал, но об этом наверняка был осведомлен наш начальник, капитан Логунов. Наше затворническое житье продолжалось около двух месяцев, что само по себе было довольно необычно, ибо на одном и том же месте мы практически никогда не оставались больше двух-трех недель. Изрядно наскучившее нам сидение закончилось только в ночь с тринадцатого на четырнадцатое февраля. Был как раз банный день. После почти двухчасового блаженства в русской бане мы всей командой вышли на улицу и долго сидели, закутавшись в длиннополые овчинные тулупы на сложенных позади бани поленницах. Глядели на очистившееся, наконец-то, от облаков небо с крупными искрами звезд и вслух мечтали о том, как будем жить после войны. Где-то в половине первого ночи мы угомонились и отправились спать, но буквально через час вся застава была поднята по тревоге. Когда мы построились во дворе, командир гарнизона объявил, что, по его сведениям, на нашем участке из-за кордона прорывается крупная банда и весь личный состав отправляется на ее перехват. Поскольку наша группа начальнику заставы формально не подчинялась, то он, обращаясь к Виталию Матвеевичу, попросил, чтобы мы остались на месте и взяли на себя функции защитников нашего крошечного военного поселка. Вначале наш командир согласился, но потом, когда вдали затрещали частые выстрелы, он изменил свое решение и приказал нам тоже выступать. Собраться в поход для нашей пятерки было минутным делом. Разобрав оружие и укрепив на валенках лыжи, мы с большим сожалением покинули нашу теплую казарму. Поскольку звуки выстрелов неумолимо отдалялись в глубь нашей территории, то наш командир задал такой темп бега, что мы еле-еле за ним поспевали. Как мне теперь представляется, догадавшись, что диверсанты отнюдь не старались отступить на сопредельную территорию, наши пограничники, бросив первоначально все свои силы на то, чтобы перекрыть им пути отхода, оказались в крайне неудобном положении. Получалось так, что никого, кто бы мог прикрыть непосредственно нашу территорию от проникновения лазутчиков, у них в резерве не оставалось. Оценив ситуацию, Логунов повел нас таким путем, чтобы мы смогли перерезать единственную проезжую дорогу к железнодорожной ветке, ведущей к Транссибирской магистрали. Несмотря на нашу отличную по тем временам спортивную подготовку, мы опоздали. Выскочив через какое-то время на наезженный тракт, мы сразу же наткнулись на лежащего поперек дороги политрука нашей заставы. Он был ранен в ногу, но поскольку четверых бывших с ним бойцов он тоже послал в погоню, то помочь ему было практически некому. Увидев нас, он очень обрадовался и сообщил, что прорвавшиеся из-за кордона бандиты вооружены автоматическим оружием и, двигаясь на север, устанавливают мины-ловушки и устраивают засады.
– Будьте осторожнее, – предупредил он, – у нас уже двое убитых и четверо раненых, а диверсанты, кажется, потеряли пока только одного.
Оставив совершенно запыхавшегося Михеича с политруком, мы помчались дальше. Выстрелы хлопали совсем близко, когда из-за поворота дороги показался еще один из солдат с заставы. Левой рукой он держался за предплечье. Шапки на голове у него не было, а винтовка, путаясь в ногах, бренчала и волочилась за ним. Луна прекрасно освещала дорогу, по которой мы бежали вниз по небольшому увалу, и поэтому боец сразу нас увидел.