Book.

Во-вторых, если до Крестовых войн женщины полностью зависели от своих отцов, мужей и сыновей и даже Бог считал их существами низшего сорта, то в результате Крестовых войн они оказались вынужденными сами отвечать за себя и хозяйство и даже заниматься политикой. Это, конечно, способствовало росту самоуважения.

Среди других факторов необходимо отметить, что стабилизации общественного положения женщины способствовала церковь: если почти до конца XII века муж мог легко расстаться с надоевшей женой, то затем церковь пресекла эту практику.

Лукас Кранах. «Золотой век». 1530 год.

Еще одна причина перемены отношения к женскому полу – приход из Византии в Европу культа Девы Марии. Раньше «первой» женщиной была Ева, виновница человеческого грехопадения; теперь таковой стала Мария, мать Спасителя. От такой перемены женщины много выиграли.

Наконец, от XII века начал развиваться chansons de geste, жанр «песен действия», по своему влиянию на культуру сравнимый с современным культом телесериалов. Это были длинные ассонансные поэмы, что-то вроде речитатива под простой аккомпанемент, повествующие в основном о подвигах воинов и христианских рыцарей, путешествующих по сказочной стране, с любовными и боевыми подвигами. Новинкой стала идеализация женщины. Для рыцаря становилось приличным, во-первых, хранить верность Господу Богу, во-вторых, своему сюзерену и, в третьих, – даме сердца.

Куртуазная (придворная, благородная) любовь наделила Даму добродетелью, обернув ее неким волшебным туманом. Мужчины ушли на войну и с собой унесли идеал. И о том же самом идеале – о женщинах – бродячие трубадуры пели песни… женщинам. А они уже твердо усвоили, что изменять своему рыцарю нельзя. И женщины сами брались за перо.

САПФО (поэтесса I половины VI века до н. э., линия № 4).

Богу равным кажется мне по счастью

Человек, который так близко-близко

Пред тобой сидит, твой звучащий нежно

Слушает голос

И прелестный смех.

У меня при этом

Перестало сразу бы сердце биться:

Лишь тебя увижу, – уж я не в силах

Вымолвить слова.

Но немеет тотчас язык, под кожей

Быстро легкий жар пробегает, смотрят,

Ничего не видя, глаза, в ушах же -

Звон непрерывный.

Потом жарким я обливаюсь, дрожью

Члены все охвачены, зеленее

Становлюсь травы, и вот-вот как будто

С жизнью прощусь я.

Литературоведы прямо пишут: «Апулей, который знал, о чем говорит, называл стихи Сапфо «чувственными» и «распутными», а Овидий говорит о них как о полном руководстве по женскому гомосексуализму». Впрочем, приведенное здесь стихотворение Сапфо едва ли не самое лучшее в ее творчестве. В основном же то, что из него известно, поэзией назвать трудно. Часто это просто несвязанные призывы типа «Придешь ли ты ко мне, прекрасная».

Вообще в этот период (линия № 4) мы видим просто море разливанное любви и страсти. Анакреонт (570–478 до н. э.):

Бросил шар свой пурпуровый

Златовласый Эрот в меня

И зовет позабавиться

С девой пестрообутой.

Подобные произведения («Анакреонтические оды») писали на всех языках в средневековье и даже в новое время (Парни во Франции, Грейм в Германии, Державин и Батюшков в России) и вышли из моды только в эпоху романтизма в начале XIX века.

Петроний (I век н. э., линия № 5):

Кто же не знает любви и не знает восторгов Венеры?

Кто воспретит согревать в теплой постели тела?

Правды отец, Эпикур, и сам повелел нам, премудрый,

Вечно любить, говоря: цель этой жизни – любовь.

Что же вы – возразит нам тут читатель – начали с эпохи Крестовых походов, а примеры любовной литературы даете из античной Греции?! Хорошо, приведем примеры других эпох и стран, и вы увидите, что здесь тоже не обходится без Венер и амуров. С Петронием перекликается Гвидо Кавальканти (1255–1300, линия № 5):

Амур натягивает лук

И, торжествуя, радостно сияет:

Он сладостную мне готовит месть.

Стрелой пронзенный дух ему прощает

Упадок сил и силу новых мук.

Для сравнения – IX и XIII века (линия № 6 «арабской» волны), произведения Рудаки (ок. 858–941) и Руми (1207–1299).

Для сада разума – ты осень,

Весна – для цветника любви.

Меня Любовь зовет пророком —

Творцом любви себя зови.

* * *

О вы, рабы прелестных жен! Я уж давно влюблен!

В любовный сон я погружен. Я уж давно влюблен.

Еще курилось бытие, еще слагался мир,

А я, друзья, уж был влюблен!..

Всемирная «игра в куртуазную любовь», которой были увлечены буквально все (включая извращенцев), развивалась и усложнялась трудами поэтов и писателей. Полагают, что очень многое было почерпнуто у мусульман, но между мусульманским и христианским обществом было существенное различие: арабские женщины строго охранялись, «предмет страсти» даже не всегда можно было увидеть. Добродетель и целомудрие, которые воспевались поэтами Европы, заменили в здешних условиях стены гарема:

«Куртуазная поэзия Западной Европы находит себе типологическую параллель в ряде литератур Востока. Мы найдем «куртуазных», т. е. придворных, поэтов и в танском или сунском Китае, и в хейанской Японии, и в Ираке. Но наиболее близка к куртуазной лирике Запада арабская любовная поэзия IX–XII вв. (Ибн аль-Мутазз, Абу Фирас, Ибн Зайдун, Ибн Халдис и др.)…»

По синусоиде время этой восточной куртуазной любви соответствует рыцарской эпохе Европы.

Но вот в чем парадокс: если до начала этой литературно-любовной эпопеи люди знали только любовь-желание, то появившееся в ходе ее понимание «возвышенной любви» прежних желаний отнюдь не уничтожило. Прелюбодеяние оставалось самим собой, пусть даже его завернули в кружева слов. Позже, с развитием известного «демократизма» и быстрого увеличения количества грамотных людей, это сыграло свою роль.

И точно такой же путь прошла «античная» литература; мы легко видим параллели по нашим линиям веков.

Гвидо Гвицинелли (1230/40-1274, линия № 5) учитывал в творчестве своем, как говорят, «опыт античной литературы, произведения которой… (так называемые вольгаризации Вергилия, Овидия, Лукана, Тита Ливия) на рубеже XIII–XIV вв. стали в Италии неотъемлемой частью городской и собственно народной культуры». Чей же это опыт он учитывал? Смотрим:

Вергилий – линия № 5; Овидий – линия № 5; Лукан – линия № 5; Тит Ливий («римский Геродот») – линия № 5. Ни одного автора выше «родной» для Гвицинелли линии № 5. Может быть, это случайность? Посмотрим же, какие параллели между античностью и средневековьем находят для других авторов сами литературоведы.