– Попытаюсь проскользнуть, когда она заснет.
– Не стоит. Я думаю, Диана, нынешнюю ночь она проведет нормально.
«Ключевое слово „нынешнюю“. За следующую и тем более остальные не поручусь. Но и нынешняя, похоже, сулит нам неприятности. Зачем явился Васкес? Чего он хочет?»
– Почему ты такой озабоченный, Чарлз? Я полагала, бояться – моя привилегия.
– Знаешь, больница и все такое…
– Я иду спать, – объявила жена. – Во всяком случае, хочу попытаться.
– Приду чуть позже, – ответил я.
А сам, после того как Диана поднялась наверх, сосчитал до десяти, подошел к камину и взял кочергу. Повертел ее в руке и выглянул на улицу.
От моего парадного до подъездной дорожки оказалось двадцать пять шагов. Я сосчитал их. Чтобы чем-то заняться. Чтобы не поддаться панике. Хотя не исключено, что мной уже овладела паника. Ведь я шагал по подъездной дорожке от собственного дома с каминной кочергой в руке.
Выйдя на улицу, я сделал три глубоких вдоха и увидел, что Васкес исчез. Под уличным фонарем было пусто.
Неужели мне почудилось? Неужели я начал видеть Васкеса там, где Васкеса отродясь не было?
Я искренне хотел в это поверить. Я отчаянно хотел в это поверить. Тем не менее, добросовестно дошел до дома и позвал латиноса по имени – не громко, но достаточно внятно, чтобы залаял соседский сеттер. Потом повернулся и направился в противоположную сторону. И опять не увидел Васкеса.
Получается, мне померещилось? Что ж, немудрено. Ведь этой ночью я чуть не стал свидетелем смерти собственной дочери. Один страх порождает другой. Так что запишем все на счет моего старого приятеля – страха. Или нового. Теперь у меня образовалась целая компания страхов.
Однако, проходя мимо дуба, который служил пограничным столбом для моих владений, я учуял запах.
Терпко-кислый, как на стадионе «Джаент» во время перерыва. Когда потребляется и извергается слишком много пива, стадион превращается в один громадный писсуар. Тем же самым пахло и здесь.
Привет от приблудной собачки? Вполне возможно. Если бы не одна закавыка: на стволе чернело пятно с потеком вниз. Никакой пес не брызнул бы на такую высоту – ни наш пес Керри, ни соседский сеттер, ни даже датский дог.
Я где-то читал: собаки мочой метят территорию.
Вот почему Васкес это сделал.
Мне ничего не померещилось.
Васкес приходил и оставил визитную карточку: смотри, это моя территория – твой дом, твоя жизнь, твоя семья.
Все это теперь мое.
– Привет, Чарлз.
Была среда, пятнадцать минут одиннадцатого вечера. Я сидел дома в кабинете и сторожил телефон. И страшно нервничал, когда он звонил. Я брал трубку и ждал, кто скажет «алло». Самый быстродействующий автоответчик в мире: первый сигнал – и трубка у меня в руках. Я знал: он позвонит – и не хотел, чтобы на него нарвалась Диана.
– Зачем ты стоял у моего дома?
– А это разве был я?
– Я спрашиваю: что ты здесь делал?
– Должно быть, прогуливался.
– Что ты хочешь? Что?
– А ты что хочешь?
Я слегка опешил:
– Ты хочешь знать, чего я хочу?
– Именно. Давай выкладывай.
Я хотел, во-первых, чтобы Васкес прекратил шляться к моему дому и, во-вторых, чтобы он больше не звонил мне домой. Этого было бы вполне достаточно.
– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, – ответил я.
– Договорились.
– Я не очень понял, что ты имеешь в виду.
– Не знаешь, что значит «договорились»? Ты сказал, ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое. Я ответил: «Договорились».
– Отлично. – Глупо, но в моем голосе прозвучала надежда, хотя я понимал, понимал…
– Только дай мне еще денег.
Вот оно – еще денег.
– Я тебе дал денег. И предупредил, что это все.
– Это было тогда. А мы говорим теперь.
– Нет.
В кассе ничего не было, казна опустела. Однажды я забрался в фонд Анны, но больше этого не повторится.
– Ты совсем дурак?
Возможно.
– У меня больше нет для тебя денег.
– Послушай, Чарлз. Мы оба знаем, что деньги у тебя есть. И ты мне их дашь, поскольку мы оба знаем, что случится, если ты заартачишься.
Что касается меня, я не знал. Только мог догадываться.
Я спросил его, сколько он хочет, хотя мне было наплевать на то, сколь далеко простирается его жадность.
– Сто кусков, – ответил Васкес.
Мне не следовало удивляться, но я все-таки удивился.
Вот это инфляция! В мгновение ока то, за что я недавно отдал десять тысяч, подорожало на порядок. Но кто сумеет определить цену жизни? Или цену трех жизней? Какой нынче прейскурант на жену и дочь? Такса за то, чтобы смотреть своим близким в глаза и не замечать в них ответного презрения? Может быть, сто тысяч еще дешево? Не исключено, что мне предлагают хорошую сделку.
– Я жду, – поторопил меня Васкес.
«Жди хоть до скончания века, – подумал я. – Мне не по силам такая сделка».
И кроме того, это вовсе не конец. Разве не таков смысл шантажа? Разве шантажом, как и Вселенной, не управляют непреложные законы? Разве шантаж в отличие от Вселенной конечен? Сколько бы Васкес не утверждал, что на этом все прекратится, он лжет. Он остановится только тогда, когда остановлю его я. В этом простая истина, не понять ее способен только идиот. А я не идиот, всего лишь дурак. Другое дело, что я не имел представления, как отвязаться от Васкеса. Ответить «нет» и надеяться на лучшее?
– У меня нет таких денег, – сказал я и положил трубку на рычаг.
* * *
Когда на следующее утро Уинстон принес почту ко мне в кабинет, я лежал, навалившись грудью на стол.
– Ты умер или притворяешься? – спросил он.
– Не знаю. Такое ощущение, что умер.
– Тогда разреши, я заберу твой компьютер.
Я поднял глаза, и Уинстон замахал руками:
– Шучу-шучу.
Уинстон держался как ни в чем не бывало. Никакого обхаживания, никакого лизоблюдства, подхалимничанья, притворного унижения. Если он меня и побаивался, то умело скрывал свой страх. В то же время разговоры насчет пропажи компьютеров поутихли. Не исключено, что Уинстон в самом деле образумился.
– Нет, серьезно, что случилось? – встревожился он.