Тер, всегда сохранявший ершистость, спросил:
— С чего это?
— Логично мыслите, доходчиво объясняете. А то я тут двух химиков уже видел. Они крутили, вертели, говорили много, но, как видите, пришлось искать третьего.
— В науке не все однозначно и просто, — сказал Тер. Он не желал поддерживать выпад генерала против коллег-химиков. Тот это разгадал.
— Да, конечно, — иронически произнес он. — Это только у нас, военных, все просто, и ноги главнее головы.
— Я так не говорил.
— Но подумали. — Генерал раскрыл папку и вынул из нее плотный продолговатый листок, похожий на визитную карточку. Протянул Теру. Спросил:
— Итак, что вы можете сказать об этом Шмидте?
Тер прочитал формулу, отпечатанную удивительно четким текстом на пишущей машинке.
Вещество оказалось незнакомым, но кое с чем подобным Тер был знаком. Подсказку давало и то место, где ему показали формулу. Здесь, судя по всему, новыми средствами парфюмерии не интересовались.
— Фосфорорганическое вещество. Скорее всего жидкость. Достаточно высокая температура кипения. Кое-какие соображения позволяют говорить о токсичности вещества.
Генерал слушал химика с видимым вниманием: так военные слушают своих начальников.
— Все? — спросил генерал, когда Тер замолчал.
Тот пожал плечами.
— Я многого не обещал.
— А сказали больше других.
Генерал замолчал. Тер крутил в руках карточку с формулой, не зная, что с ней делать. Подумал, положил на стол, пальцем подтолкнул к генералу. Тот взял листок и вложил в папку. Постучал по красной сафьяновой крышке пальцем, потом сказал:
— Может быть, Сурен Гургенович, мы ломаем ваши планы, но идет война. Каждый должен быть там, где он нужнее. Вы сегодня нужны армии.
Тер пожал плечами.
— Я подавал три заявления послать меня на фронт…
— Считайте, ваше желание удовлетворено.
Генерал снова раскрыл папку, достал стандартный лист с машинописным текстом. Взял с подставки ручку, обмакнул в чернила и аккуратно расписался. Посмотрел на подпись, как смотрят художники на дело рук своих, и, видимо, остался доволен.
— Вы призваны в кадры с сегодняшнего дня и назначаетесь начальником специальной лаборатории химзащиты. Кадры для нее практически подобраны. Нужен только опытный специалист для руководства. Вам присваивается звание майор. Выписку из приказа, аттестат на снабжение получите в канцелярии.
— Какова цель лаборатории?
— Наши люди, Сурен Гургенович, достали образцы новейшего химического оружия гитлеровцев. Формулу одного из отравляющих веществ вы сейчас видели. Обстоятельства требуют срочной разработки методов защиты войск и населения. Это раз. У нас должен быть и ответ на тот случай, если фашисты попробуют новое оружие применить. Это два…
Так Тер стал военным химиком. В последний год войны, когда Советская Армия шла по земле поверженной Германии, он вслед за войсками побывал в тех местах, где гитлеровцы производили и хранили боевые отравляющие вещества. Сотни, тысячи тонн жидкой и газообразной смерти. Озера, моря токсинов, предназначенных для массового убийства. И в том, что катастрофа не разразилась, немалая заслуга безвестных людей из разведки, скромных химиков, подготовивших достойный ответ на вызов врага.
Шло время. Новый вызов, еще более грозный, чем в давние времена, рождался в новых местах. Рождался вопреки международным договорам, конвенциям, запретам.
Когда Теру позвонил генерал Григорьев и дружески попросил поработать с молодым офицером, у которого прорезался интерес к химии, профессор понял все. Опытный военный, он прекрасно понимал, что человек, о химическом образовании которого заботился его старый знакомый, может быть, со временем положит на стол своего шефа прямоугольный листок, похожий на визитную карточку, с формулой нового страшного зла, грозящего миру и всему живущему. А раз так, то кому, как не ему, генералу Оганджаняну, вложить в эти акции свои знания и опыт?
— Как мне вас называть? — спросил генерал Андрея. — Давайте не будем играть, словно я не знаю, в чем дело. Чтобы я занялся с вами, мне позвонил генерал Григорьев. Мы с ним знакомы долгие годы. Я осведомлен о его ведомстве.
— Меня зовут Николай. Фамилия — Лукин. Как вы заметили, я из ведомства генерала Григорьева. И очень нуждаюсь в освежениизнаний химии.
Генерал встал, высокий, худой, костистый. Андрей заметил на его кителе несколько разномерных пятен — следы каких-то реактивов, попавших на ткань и обесцветивших ее своим воздействием.
— Мне приходилось работать в контакте с людьми вашей фирмы, — сказал Тер задумчиво. — Во время войны в Германии встречался с неким Таубе. В сорок пятом году он помог мне обследовать химическую лабораторию в Шпандау. Позже я встречал его в Москве под фамилией Васильева. Григорьев, помнится, называл и другую. То ли Кривицкий, то ли Комарницкий… Вы его знаете?
Андрей понял, кого имел в виду генерал. При этом сделал для себя открытие: у Алексея Павловича, оказывается, была когда-то фамилия Таубе. Забавно. Однако Теру он ответил твердо, без тени колебания:
— Прошу прощения, я его не знаю.
— Впрочем, что это я, — сказал генерал и усмехнулся. — В вашей фирме никто никогда ничего и никого не знает. Оставим это. Скажите, в какой мере вы считаете готовым себя к серьезной работе? Что предварительно изучали?
— Книгу Кэмпбелла о фосфорорганических соединениях и Дэвиса о нервно-паралитических отравляющих веществах.
— Серьезные работы, — сказал Тер задумчиво. — Главное, честные. Оба автора заслуживают доверия. Думаю, вы теперь представляете и медицинские аспекты фосфорорганических ОВ.
Сказал и внимательно посмотрел на Андрея. Тот удивленно вскинул брови.
— Напротив, товарищ генерал. Ни у первого, ни у второго авторов в работах медицинские аспекты не затронуты.
Тер улыбнулся. Потер переносицу, чтобы скрыть смущение. Пояснил:
— Я часто задаю такой вопрос слушателям. Это позволяет выяснить, сколь глубоко они проработали источники. — Генерал помолчал, еще раз потер переносицу. — Так с чего мы начнем?
— Как прикажете.
— Если так, то я позволю вам взглянуть на боевую химию собственными глазами. Вы лучше поймете, что нас беспокоит.
Генерал Тер-Оганджанян, пройдя большую войну, не сделал ни одного выстрела, не отдал ни одного приказа стрелять по противнику, тем не менее свыше тысячи дней провел лицом к лицу с незримой и беспощадной смертью. Три его лаборанта, нарушив в мелочах правила, которые предписывали сугубую осторожность при работе с ОВ, пали на передовой, куда ездили из дома на трамвае.
В жизни военные чаще всего высоко ценят только те вещи, которые им необходимы в данный момент. Пистолет-пулемет Шпагина — ППШ, пистолет-пулемет Дегтярева — ППД — в глазах солдат-фронтовиков были вещами. Они помогали отбиться в обороне, пробиться и выйти из окружения, прикрыться в наступлении. Потому, кто такие Шпагин и Дегтярев, знал каждый, кто побывал на фронте. Противогаз во всех трех видах боя всякий раз оказывался предметом ненужным, лишенным смысла. Никакие увещевания войсковых химиков, строгость ротных и взводных командиров не могли понудить солдат видеть в противогазе вещь столь же необходимую для войны, как ППШ или ППД.