– Так это и есть моя работа. Время тянуть, препараты подменять.
– Зачем?
– Ну, я же врач, а не палач.
– Мг-м. Здорово придумано. Попадает к вам до предела измученный человек, вы ему примочку, повязку, ласковое слово, надежду, он и поплыл, доброму доктору как на духу выложил все, что бедолаги следователи бессонными ночами, не щадя кулаков и сапог, выбивали из него.
– Ох, Андре, вы давно не были на родине. Бессонными ночами выбивают ложные показания и подпись под протоколом. А как на духу говорят правду. Это разные вещи. Правда тут никому не нужна, разве что в виде газеты и таблетки, сочиненной Майрановским. Даже о правдоподобии никто уже давно не заботится. Впрочем, вы исключение. От вас они хотят получить нечто вполне реальное. Им нужна информация о Бруно, верно?
– Да, вас грамотно подготовили. Только зря стараетесь, ничего я вам не скажу… слушайте, чем это тянет? Волшебный аромат. Даже мой расквашенный нос чует… Вроде курица вареная?
– Точно, курица. Кузьма обед готовит для всей честной кампании. Сейчас покормлю вас.
– А это что, в кружке?
– Отвар ромашки, для примочек.
– Ну так сделайте примочки свои, очень уж больно.
– Пусть немного настоится, остынет.
На кухне Майрановский с Филимоновым как раз сели обедать. Кузьма разливал по тарелкам куриный суп. Когда доктор вошел, его пригласили к столу, он вежливо отказался. Это давно стало ритуалом. Они приглашали, он отказывался. Не мог заставить себя есть с ними за одним столом. Кузьма или кто-то из санитаров обычно приносили еду наверх, в лазарет, Карл Рихардович ел вместе со своими подопечными.
– Видать, новенький-то не так плох, раз пожрать просит, – заметил Филимонов.
– Жрать буду я, он пока не может, – привычно соврал доктор.
– Ну так и покушали бы тут, с нами по-человечески, а то вон, исхудали, – пробурчал Кузьма.
– Я бы рад, но Василий Михайлович велел с новенького глаз не спускать, очень важный экземпляр.
Фраза «Василий Михайлович велел» действовала безотказно не только на Кузьму, но и на Майрановского с Филимоновым.
Доктор вернулся наверх, через несколько минут Кузьма на подносе, как заправский официант, принес обед, поставил на маленький письменный стол у окна, даже салфетки не забыл, и сказал со сладкой улыбкой:
– Кушайте на здоровьице, Каридыч.
Пришлось кормить Андре с ложки. Пальцы его были покалечены. Он съел полную тарелку куриного супа, с жадностью глотал картофельное пюре, кусочки разваренной курятины и, когда ничего не осталось, спохватился:
– Карл, вы скормили мне свой обед! Но почему принесли только на одного человека? Я слышал, этот, который привез меня, говорил про усиленное питание.
– Вы очень больны, Андре, у таких больных аппетита нет, и гортань у вас распухла, глотать не можете. Ну, теперь чаю? – он вытащил подушки из-под его спины, убрал тарелки с табуретки на стол.
– А покурить дадите? – спросил Андре шепотом.
– Дам, только позже.
Доктор вскипятил маленький чайник на спиртовке, дождался, когда Кузьма заберет посуду, закрыл дверь. Вместе с Андре они выпили чаю. Пришлось подносить к его губам сначала кружку, потом зажженную папиросу.
– Они ее все равно привезут, вместе с ребенком, – произнес Анре после очередной затяжки.
– У вас ребенок?
– Мальчик, Михаил, сегодня как раз месяц ему.
– А вы уже сколько сидите?
– Полтора месяца.
– То есть вы его даже не видели?
– Нам обоим приказали вернуться срочно. Софи должна была родить вот-вот. Если бы они потребовали, чтобы она ехала в таком состоянии, я бы…
– Вы бы заподозрили неладное?
– Я бы поверил ему…
– Кому?
– Неважно… У нас была возможность ускользнуть. Но они разрешили ей остаться… Умный ход…
– И вы поверили им, а не ему? Вас кто-то предупреждал?
– Да, один человек. Но теперь уж поздно об этом. Как говорится, поезд ушел. Было бы у меня время до ареста…
– Было бы время, вы бы – что?
– Ничего. Бессмысленный разговор.
– Как вы узнали, что родился мальчик?
– Сообщили на допросе, чтобы я стал сговорчивее. Мы заранее выбрали имя, Софи чувствовала, что будет мальчик… Карл, а тут ничего не понатыкано?
– Имеете в виду прослушки? Нет, тут чисто.
– Уверены?
– Андре, если бы тут стояли прослушки, я бы давно уже отдыхал на том свете. Да и что здесь слушать? Крики умирающих? Наукообразный бред Майрановского? Ворчание Кузьмы?
– Они слушают все и везде, мысли читают. Знаете, у меня в голове стучит, днем, ночью, каждую секунду, одно и то же. Она доверчиво отправится в Москву, чтобы я поскорее увидел сына.
Доктор помолчал минуту и спросил:
– Вы с ней как-то договорились? Ну, на этот случай…
– Смеетесь? На этот случай! Меня взяли прямо в поезде.
– Андре, вы сказали: было бы у меня время до ареста…
– Карл, вам не кажется, что в данной ситуации это звучит как издевательство?
– Вы в Москве, вас еще не взяли, но вы уже чувствуете опасность. Что станете делать? – упрямо повторил доктор.
Анре ничего не ответил. Карл Рихардович молча сидел рядом, наконец, услышал:
– Я бы… нет, никто не решится… самоубийство…
– Ну-ну, говорите, не тяните! Только представьте лицо Софи на очной ставке с вами в кабинете следователя. Ребенка отнимут, грудь перебинтуют, чтобы ушло молоко…
Анре тихо, жалобно завыл. Доктор смочил кусок марли в ромашковом отваре, положил на больной глаз.
– Он дал телефонный номер, – пробормотал Андре, – сказал, если захочешь предупредить Софи, позвони из уличной будки после девяти вечера в любой будний день… Господи, сколько раз во время допросов и в камере я представлял, как это делаю… Даже снилось…
– Говорите номер!
– Бросьте, Карл. Я ценю ваш благородный порыв, но вы не справитесь. Там нужны кодовые слова… Да и акцент у вас, а номер прослушивается.
– Хватит валять дурака! – шепотом выкрикнул доктор. – У вас есть шанс, вполне реальный, а вы…
Анре медленно произнес номер и несколько слов, которые нужно сказать по телефону.
Карл Рихардович ничего не записывал, повторил вслух, стараясь изменить голос и смягчить свой немецкий акцент.
– Только не звоните из будки возле вашего дома, где-нибудь подальше, в другом районе. И сразу уходите, ныряйте в трамвай или в метро.
– Человек, которому я позвоню, он кто?