Мод опасалась, что победившая Антанта сочтет, что немецкий народ должен понести наказание, но речь Ллойда Джорджа, обращенная к членам парламента от либералов, ее успокоила. По сообщениям вечерних газет, он сказал, что мирный договор с Германией должен быть честным и справедливым. «Мы не должны позволять ни чувству мести, ни алчности, ни жажде наживы взять верх над основополагающим принципом справедливости». Правительство решительно выступало против того, что он назвал «низменной, презренной, отвратительной идеей мести и жадности». Это ее подбодрило. В ближайшем будущем жизнь немцев и так легкой не назовешь.
Однако открыв на следующее утро «Дейли мейл», она пришла в ужас. В глаза ей бросился заголовок: «Гансы должны заплатить». Газета соглашалась, что в Германию следует посылать продукты в качестве помощи — но лишь потому, что «если Германия вымрет от голода, она не сможет заплатить все, что должна». А кайзера следует судить за военные преступления, добавляла газета. Она раздувала огонь мести, опубликовав в колонке писем резкую заметку виконтессы Темплтон, озаглавленную «Гансам здесь не место!».
— Сколько же нам еще ненавидеть друг друга? — посетовала Мод тете Гермии. — Год? Десять лет? Всегда?
Мод могла бы и не удивляться. «Мейл» уже проводила кампанию травли против тридцати тысяч немцев, проживавших в Великобритании, — большинство жили здесь очень давно и считали эту страну своим домом. В результате тысячи ни в чем не повинных людей оказались в английских концентрационных лагерях. Это глупо, но людям необходимо кого-то ненавидеть, а газеты всегда готовы предложить им удобную мишень.
Мод знала владельца газеты, лорда Нортклиффа. Как все великие в мире прессы, он действительно верил в тот бред, который печатал. Он обладал талантом выражать наиболее нелепые и невежественные предрассудки так, словно это могло быть правдой, и постыдное начинало представляться достойным уважения.
Мод было известно, что недавно Ллойд Джордж нанес Нортклиффу личное оскорбление. Заносчивый газетный магнат предложил включить свою кандидатуру в британскую делегацию, которая отправится на предстоящую мирную конференцию, и был страшно уязвлен, когда премьер-министр отклонил его предложение.
Мод беспокоилась. В политике иногда приходилось потакать недостойным людям, но Ллойд Джордж, кажется, о том забыл. Интересно, с волнением думала она, насколько сильно повлияет злобная пропаганда газеты Нортклиффа на выборы?
Через несколько дней она узнала ответ на свой вопрос.
На митинге, посвященном выборам, который проводили в муниципалитете лондонского Ист-Энда, она заметила среди зрителей Эт Леквиз. Мод так и не помирилась с Этель, ее и сейчас трясло от гнева, когда она вспоминала, как Этель и остальные убеждали парламент принять закон, который на выборах ставил женщин в невыгодное положение по сравнению с мужчинами. Но ей так не хватало в жизни Этель с ее жизнерадостностью.
Пока представляли выступавших, публика шумела. Несмотря на то что часть женщин получила право голосовать, в основном в зале были мужчины. Мод догадалась, что большинству женщин непривычна сама мысль о том, что им следует интересоваться политическими дискуссиями. Но она чувствовала, что многих женщин может оттолкнуть сам тон политических собраний, на которых мужчины витийствовали, стоя на сцене, а слушатели их поддерживали или освистывали.
Первым выступал Берни. Мод сразу увидела, что как оратор он никуда не годится. Он заговорил о новой конституции партии лейбористов, в частности о пункте четыре, призывая сделать средства производства общественной собственностью. Мод подумала, что его предложение проводит отчетливую границу между лейбористами и либералами, выступающими за интересы деловых кругов. Но скоро она поняла, что оказалась в меньшинстве. Сидевший рядом мужчина какое-то время нетерпеливо слушал и наконец выкрикнул:
— А Гансов вы готовы выдворить из страны?
Это привело Берни в замешательство. Несколько секунд он что-то мямлил, потом произнес:
— Я готов сделать все, что принесет пользу рабочему человеку.
Интересно, подумала Мод, а входит ли в понятие «рабочий человек» женщина? И предположила, что о том же подумала и Этель.
— Но мне не кажется, — продолжал Берни, — что к числу наиважнейших задач Британии относятся действия, направленные против Германии.
Это заявление поддержки не встретило, несколько человек даже свистнули.
— Но возвращаясь к более важным темам… — сказал Берни.
— А что с кайзером? — выкрикнул кто-то из дальнего конца зала. Берни допустил ошибку, ответив вопросом на вопрос.
— Что — с кайзером? Он же отрекся от престола, — ответил он.
— Следует его судить?
— Разве вы не понимаете, — раздраженно сказал Берни, — что если его станут судить, ему придется защищаться? Вы что, хотите предоставить императору Германии возможность поведать миру о своей невиновности?
Мод показалось, что это веский аргумент, но аудитория хотела услышать совсем другое. Крики недовольства зазвучали громче.
— Повесить кайзера! — закричал кто-то.
Мод подумала, что британские избиратели отвратительны, когда сердиты. Во всяком случае — мужчины. Мало кто из женщин захочет посещать подобные собрания.
— Если мы станем вешать побежденных врагов, значит мы — варвары.
Мужчина рядом с Мод закричал:
— А платить вы их заставите?
Это получило наибольший резонанс. Несколько человек крикнули:
— Пусть гансы платят!
— В разумных пределах… — начал Берни, но продолжать ему не дали.
— Пусть гансы платят! — закричали несколько голосов, и, подхватив, зал стал скандировать хором: — Пусть гансы платят! Пусть гансы платят!
Мод тихо встала и вышла.
III
Вудро Вильсон стал первым американским президентом, выехавшим за пределы страны во время пребывания в должности.
Четвертого декабря он вышел на корабле в море из Нью-Йорка, а через девять дней Гас встречал его на пристани в Бресте, на западной оконечности Бретани. В полдень туман рассеялся и показалось солнце, впервые за много дней. В заливе в почетном карауле выстроились военные корабли французского, английского и американского флотов, и мимо них прошел лайнер президента «Джордж Вашингтон». Раздался гром салютующих орудий, и оркестр заиграл «Усеянный звездами флаг».[26]
Для Гаса это был торжественный момент. Вильсон прибыл сюда, чтобы никогда больше не случилось войны, подобной только что закончившейся. «Четырнадцать пунктов» Вильсона и его Лига наций должны были навсегда изменить способ решения конфликтов. Это была высочайшая цель. Никогда в истории человечества ни один политик не имел столь высоких стремлений. Если у Вильсона все получится, мир станет совсем иным.