Дьюар казался дружелюбным парнем. Пожав плечами, он вынул карту из Левкиной колоды.
— Положите на стол, лицом вниз.
Дьюар положил карту на грубый деревянный верстак.
Левка вынул из кармана бумажный рубль и положил на карту.
— А вы кладите доллар! — Этот номер проходил только с богатыми посетителями.
Григорий знал, что Левка уже подменил карту В его руке, спрятанная под рублем, была другая карта. Трюк, который Левка репетировал часами, состоял в том, чтобы сразу после того, как положил рубль и новую карту, первую карту спрятать в ладони.
— Мистер Дьюар, а вы уверены, что можете себе позволить проиграть доллар? — спросил Левка.
Дьюар улыбнулся, как всегда улыбаются при этом вопросе Левкины жертвы:
— Пожалуй, да.
— Вы помните свою карту? — по-английски Левка не говорил, но эти фразы он мог сказать еще на немецком, французском и итальянском.
— Пятерка пик.
— Неправильно.
— Я совершенно уверен.
— А вы переверните.
Дьюар перевернул карту. Это была дама треф.
Левка сгреб доллар и свой рубль.
Григорий замер. Это был опасный момент. Не начнет ли американец кричать, что его ограбили, не пойдет ли жаловаться?
Дьюар только усмехнулся:
— Сдаюсь.
— Я знаю еще одну игру, — сказал Левка.
Хватит с него, подумал Григорий.
— С моим братом лучше не играть, — сказал Григорий Дьюару по-русски. — Он всегда выигрывает.
Дьюар улыбнулся и после секундной заминки ответил тоже по-русски:
— Хороший совет.
Дьюар в числе небольшой группы посетителей пришел осмотреть Путиловский завод, самый большой в Санкт-Петербурге, на котором работало тридцать тысяч мужчин, женщин и детей. Григорий должен был показать посетителям свой маленький, но важный участок. Завод выпускал локомотивы и другие огромные механизмы. Григорий был мастером в цеху, где изготавливали поездные колеса.
Григорию страшно хотелось поговорить с Дьюаром про Буффало. Но не успел он задать первый вопрос, как пришел начальник, Канин. Это был квалифицированный инженер, высокий и худой, с уже редеющими волосами.
С ним был еще один посетитель. Григорий понял по одежде, что это, должно быть, тот самый английский лорд. Он был, как и русские аристократы, во фраке и цилиндре. Может, так одевается правящий класс во всем мире?
Говорили, что лорда зовут граф Фицгерберт. Григорий отродясь не видал, чтобы мужчина был так красив. У графа были черные волосы и внимательные зеленые глаза. Женщины колесного цеха смотрели на него как на бога.
Канин заговорил с Фицгербертом по-русски:
— Здесь мы производим по два локомотива в неделю, — сказал он с гордостью.
— Поразительно! — ответил ему английский лорд.
Григорий понимал, почему эти иностранцы так интересуются заводом. Он читал газеты, ходил на лекции и семинары, которые организовывал в Санкт-Петербурге комитет большевиков. Локомотивы были жизненно важны для России, от них зависела ее обороноспособность. Посетители могли делать вид, что их привело сюда пустое любопытство, но на самом деле они работали на иностранную разведку.
Канин представил Григория.
— Наш Пешков — чемпион завода по шахматам. — Канин был хоть и начальник, но свой человек.
Фицгерберт был очень любезен. Обратившись к Варваре, женщине в косынке лет пятидесяти, он сказал:
— Мы благодарим вас за разрешение посмотреть, как вы работаете.
По-русски он говорил бегло, охотно, но с сильным акцентом.
Дородная Варвара хихикнула как девчонка.
Все было готово к демонстрации. Григорий заранее поместил стальные чушки в мульду и зажег плавильную печь. Металл уже расплавился. Но должна была подойти еще одна посетительница — супруга графа. Говорили, что она русская, отсюда и его знание русского языка, столь необычное для иностранцев.
Григорий хотел пока расспросить американца о Буффало, но не успел — в колесный цех вошла графиня. Ее платье, доходившее до самого пола, словно щетка, мело грязь и металлические стружки. Поверх платья на ней была короткая накидка, а следом шел слуга с ее шубой в руках, затем служанка с ее сумкой, и один из директоров завода, граф Маклаков — молодой человек, одетый, как Фицгерберт. Было очевидно, что Маклаков увлекся гостьей — он улыбался, что-то шептал ей и беспричинно брал за руку. Она же была необычайно хороша и кокетлива и все наклоняла свою головку в обрамлении светлых локонов.
Григорий узнал ее мгновенно: княжна Би! Сердце болезненно сжалось, к горлу подступила тошнота. Отчаянным усилием он подавил воспоминания о давнем прошлом. Тут же, как при любой опасности, взглянул на брата. Узнает ли тот? Ему было тогда всего шесть. Левка смотрел на княжну с любопытством, словно старался вспомнить. Потом Григорий увидел, как меняется его лицо. Узнал.
Но Григорий был уже рядом.
— Спокойно, — прошептал он. — Ничего не говори. Помни, мы едем в Америку. Ничто не должно нам помешать!
Левка застонал.
— Возвращайся-ка на конюшню, — сказал Григорий. Левка ухаживал за лошадьми, работавшими на заводе.
Левка еще раз взглянул на ничего не подозревавшую графиню, развернулся и пошел прочь. Опасный момент миновал.
Григорий начал демонстрацию. Он кивнул Исааку, парню его возраста, капитану заводской футбольной команды. Исаак раскрыл форму, вместе с Варварой поднял гладкую деревянную полуформу поездного колеса с ребордой.[8] Для ее изготовления тоже требовалось большое мастерство: двадцать спиц, овальных в сечении, каждая суживается от центра к краю. Колеса были для больших паровозов, и полуформа была размером чуть ли не с людей, ее поднимавших.
Они поместили ее в глубокий поддон с сырым песком — формовочной смесью. Исаак на полуформу поместил форму из закаленного чугуна, чтобы сформировать обод с ребордой, а затем вторую часть формы.
Потом они раскрыли конструкцию, и Григорий осмотрел получившееся отверстие. Видимых дефектов не было. Он побрызгал формовочную смесь черной маслянистой жидкостью, и они вновь закрыли опоку.
— А сейчас, прошу вас, отойдите подальше, — сказал он посетителям.
Исаак придвинул носик литниковой чаши к отверстию в верхней части формы. Григорий медленно нажал на рычаг, опорожняющий чашу.
В форму потекла жидкая сталь. Из отверстия в форме с шипением вырвался пар от мокрого песка. Григорий по опыту знал, когда следует остановить подачу металла.