Что-то в нем шевельнулось. Он бросил взгляд на салфетку, лежавшую на коленях. «Отлично, – подумал он. – Отлично».
Спустя некоторое время, снова взявшись за свою отбивную, он обнаружил, что она несколько пересохла.
Сара сидела, прислонившись спиной к стволу огромной ели, и задумчиво жевала полоску вяленого мяса. Вокруг стояла тишина. Лучи утреннего солнца пронизывали листву и косыми столбами падали на землю. Немного левее, в осиннике, она развела костер, чтобы сварить кофе: под осинами всегда много сухих веток.
«Это не настоящая тишина», – подумала она. Деревья всегда шумят от ветра. Особенно осина – листья у нее начинают дрожать при малейшем дуновении. Ель и пихта тоже издают свои звуки. Шум ветра в их хвое похож на отдаленный гул толпы. Как будто звучит множество голосов – если вслушаться повнимательнее (или, наоборот, совсем не прислушиваться), то, может быть, удастся понять, что они говорят.
«Это называется арбомантия, – подумала она. – Гадание по шепоту деревьев. Интересно, что бы мне посоветовали деревья? Что может сказать лес про Ассоциацию, про клиологию, про смену личности?»
Ветерок усилился, и ветки у нее над головой пришли в движение. «С-с-с-а-р-а-а-а», – шептали они.
Метрах в тридцати от места, где сидела Сара, с пронзительным криком перелетела с дерево на дерево сойка. Немного дальше через кусты с шорохом пробирался кто-то покрупнее. Наверное, белка. Или дикобраз. Сара взяла кружку с кофе обеими руками, чтобы получше ощутить идущее от нее тепло, и отхлебнула глоток. Потом прикинула, под каким углом падают солнечные лучи.
Пора двигаться дальше.
Она вылила остатки кофе в костер и тщательно затоптала его. Подойдя к привязанной лошади, она достала из седельной сумки складную лопату и Закопала в-землю все головешки.
Убедившись, что никакая опасность лесу не грозит, она собрала котелок и вяленое мясо, скатала спальный мешок и привязала к седлу. Когда она затягивала подпругу, раздался громкий треск, похожий на выстрел. Сара вздрогнула. Лошадь почувствовала, что она испугалась, и дернула поводья.
Сара прыгнула за сосну и притаилась. Поглаживая лошадь и успокаивая ее, она пристально смотрела в ту сторону, откуда донесся выстрел, и прислушивалась, затаив дыхание.
Звук повторился, на этот раз ближе, и она от облегчения чуть не расхохоталась. Никакой не выстрел – это просто лопнул стручок. Какой-то цветок, заранее готовясь к будущей весне, перед смертью старается рассыпать свои семена как можно дальше.
– Нет, мне действительно нужен был этот отпуск, – сказала она своей лошади, и та в знак согласия покивала головой. Сара вскочила в седло и поехала вверх по склону.
Позже в тот же день она выехала из ельника на обширный альпийский луг. Голые вершины водораздельного хребта подпирали горизонт, как каменная волна, надвигающаяся на сушу. Скелет планеты, прорвавшийся наружу после катаклизмов, которые происходили здесь в невообразимо глубокой древности. Кое-где на склонах виднелись пятна вечных снегов. «Горы-Без-Лета» – так называли их индейцы племени юта. Чернохвостый олень, пивший воду из небольшого пруда невдалеке, поднял голову и стоял неподвижно, глядя на Сару. Она натянула поводья и тоже остановилась, ожидая, что олень будет делать.
Пруд появился здесь благодаря семейству бобров, которое перегородило небольшой ручеек плотиной из древесных стволов и земли. Запруженный ручей затопил уже большую часть луга. У индейцев арапахо есть легенда, будто мир создали бобры. Хитрые индейцы своими глазами видели, как бобры возведенными ими плотинами превращают луга в болота. Из всех животных только бобр и человек создают свою собственную окружающую среду.
А в чем разница между бобровой плотиной и человеческой? Она вспомнила свой разговор с Редом в день той ужасной поездки на гору Фалкон. Почему одна плотина – естественная, а другая – искусственная? В чем разница – в размерах? В целях? И та и другая изменяют окружающую среду, и необязательно к лучшему. Разве что для бобра. Или для человека.
Может быть, разница только в способности предвидеть последствия.
Но разве это не тот самый довод, который приводил Ред? Что ты станешь делать, если окажешься в состоянии предвидеть последствия, которых больше никто предвидеть не может? Будешь сидеть в сторонке и загребать выигрыш, подобно Ассоциации, потому что знаешь, куда покатится шарик рулетки? Или попытаешься заставить шарик катиться туда, куда ты захочешь, подобно Обществу? Или…
Или что? А как насчет той третьей силы, о существовании которой они догадались по перечню Денниса и по чужому файлу в распечатке? Какой философии придерживается она? Той же, что Общество, или той же, что Ассоциация, или еще какой-нибудь?
«Сколько глубокомысленных рассуждений по поводу бобровой плотины», – подумала она. Но что можно ответить Реду? Он утверждал, что вмешиваться в ход истории допустимо – при условии, что намерения у тебя благие. Что все равно каждый это делает, только вслепую и наугад. Что история – не что иное, как сумма ошибок миллионов бредущих на ощупь дилетантов. Что на это можно ответить? Пойти в профессионалы? Сара дернула за повод и повернула на север. Олень, вспугнутый ее движением, кинулся в лес.
Долины простирались под ней, как гигантские борозды, проложенные огромным плугом. Некоторые народы, глядя на звезды Большой Медведицы, называли ее Плугом. Может быть, они представляли себе как раз такие борозды – расселины с острыми краями, которые прорезают в горах ручьи, текущие в низины. Сара присмотрелась к растительности, чтобы определить стороны света. На этой высоте пихта Дугласа занимает северные склоны, а сосна-пондероза – южные: на них падает больше солнечного света, а значит, они суше. Каждое растение приспособлено к своей нише. В местах, расположенных не так высоко, пондероза переходит на северные склоны, а на южных появляются травы, кустарники и колючая опунция.
Когда она пересекла границу лесов и выехала в альпийскую тундру, порыв ветра чуть не сбил с ног лошадь, и Сара остановила ее, чтобы вытащить из седельной сумки свое пончо. Оно захлопало на ветру, как знамя. Сара натянула его на голову и закуталась поплотнее. Ветер дует здесь постоянно, достигая временами скорости в полтораста километров в час. Потому здесь и не растут высокие деревья – все стелется по земле, чтобы выжить в этих местах, где круглый год по ночам заморозки и в любой момент может выпасть снег. Облака были такие низкие, что до них, казалось, можно дотянуться рукой, и неслись они так, будто за ними гонятся демоны.
Здесь шла старинная тропа, проложенная индейцами – судя по высоте, должно быть, племенем юта. Сара держалась тропы, не забывая о правиле «Не оставляй следов!» Растения, обитающие в тундре, невероятно живучи, но постоянно балансируют на грани жизни и смерти, и малейшая лишняя нагрузка нарушает это неустойчивое равновесие. По тропе никто не ездил, наверное, лет сто, и тем не менее она до сих пор не заросла. Сара подышала на руки, чтобы хоть немного их согреть.