– В теории это очень хорошо, – сказала Сара. – Но я вижу тут два слабых места.
– Только два? – проворчал Ред.
– Как добиться того, чтобы члены Общества не ограничивались одной видимостью действий? Можно родить ребенка, заплатить за его содержание, но совершенно о нем не думать. Я знаю множество родителей, которые ни на что иное не способны. А если они о нем и будут думать, то для кого они будут строить лучшее будущее – для всех или только для собственных детей?
– Не спорю, система не идеальная. Идеала вообще не существует.
Его самоуверенность начала ее раздражать. Как будто говоришь с чужим человеком.
– Существует, – возразила она.
– Да? Например?
– Трио из «Мэйпл-Лиф Рэг».
Он озадаченно взглянул на нее, потом засмеялся.
– Ну, ладно.
Кивнув на пианино, стоявшее у стены, он сказал:
– Попробуй, докажи.
– Что?...
– Или тебя заставить насильно? Давай, давай.
Он встал и потянул ее за руку.
Очевидно, Ред был согласен говорить о чем угодно, но только не о статье девятнадцатой применительно к собственной персоне. Сара позволила ему усадить себя за старенькое пианино. Сыграв на пробу несколько пассажей, она почувствовала, что пальцы у нее стали какими-то толстыми и неуклюжими.
– Я очень давно не играла, – возразила она. – В последнее время как-то не до того было.
Ред мотнул головой.
– Нужно, чтобы всегда было до того.
Она сыграла первую фразу, ошиблась и начала снова. Сначала она играла осторожно и неуверенно, но потом взяла нужный темп. Рэгтайм никогда не надо играть слишком быстро, говорил Джоплин [40] . Левой рукой она поддерживала четкий ритм в басах, а правой вела синкопированную мелодию. Классический рэг пишется по строгой схеме – ля-ля-си-си-ля-до-до-ре, но она не стала повторять первые две темы, чтобы поскорее добраться до трио. Струны легко звучали под ее пальцами, порхавшими по всей клавиатуре. В музыке Джоплина всегда слышатся сладостная горечь и торжество, что-то грустное и то же время величественное – как будто это гимн по случаю некоей одержанной втайне победы. А «Мэйпл-Лиф» – вершина его музыки, не зря эту вещь называли «королем рэгтаймов». Каждая нота в ней звучит в точности так, как надо.
Кончив играть, она почувствовала, что настроение у нее почему-то улучшилось – давно уже ей не было так хорошо. Как будто тяжкий груз свалился с плеч. Пальцы ее сами собой начали наигрывать еще какой-то рэг – ей вспомнились мелодии, составлявшие музыкальное сопровождение ее детских лет.
– Хочешь, попробуем вместе? – спросила она Реда. Он покачал головой.
– Мне так не суметь.
– «Хай Сосайети» у тебя получалось неплохо. Я слышала из коридора. Соло, которое ты играл, – пробный камень для всех джазовых кларнетистов.
– Не в том дело, – ответил он. – Не в технике. Дело… в слухе, наверное. Я не могу играть со слуха, мне нужно видеть перед собой ноты. И выучить их. – К ее большому удивлению, он покраснел и смущенно отвел глаза. – Я играю ноты, а не музыку.
– Ты сказал это таким тоном, будто сознался в гомосексуализме.
– Поиграй еще, а? Знаешь, я люблю эти старинные мелодии.
Она сыграла «Панаму», потом «Оклахома Рэг». Этот рэг был написан белым
– одним из тех немногих, кто по-настоящему понимал такую музыку. Сара чувствовала, что Ред не сводит с нее глаз. Такое сосредоточенное внимание как будто должно было ей мешать, но почему-то казалось вполне естественным. Она закрыла глаза и позволила музыке увлечь себя куда-то далеко-далеко. Пальцы сами находили нужные клавиши, нужно было только о них не думать. Это все равно что езда на велосипеде – раз уж научился, никогда не забудешь.
Но когда она снова открыла глаза и взглянула на него, то увидела, что он смотрит вовсе не на ее руки. Она потупилась и опустила глаза на клавиатуру.
– Я не в форме, – снова сказала она.
– Пожалуйста, не извиняйся. У тебя очень здорово получалось. Знаешь, тут есть небольшая джазовая группа. Я с ними несколько раз играл, когда приезжал сюда. Чикагский стиль и немного дикси. Может быть, тебе тоже с ними поиграть? По-моему, это было бы хорошо.
Она обернулась и посмотрела ему прямо в лицо. В новое, незнакомое лицо. На нем она уже ничего не могла прочитать. А раньше могла? Она внезапно поняла, что почти ничего не знает о том, что за человек Ред Мелоун.
– Я хочу сказать, хорошо для группы. У них нет постоянного пианиста.
Она покачала головой.
– Я не могу играть в группе. Я играю только для себя.
– А ты попробуй. В самом деле, попробуй. Когда играешь в группе, в этом что-то есть. – Он снова сел и смочил слюной мундштук. – Не могу описать что. Когда все играют в лад и рождается гармония, появляется такое ощущение… Помню, как-то однажды, – давным-давно, еще в колледже – наш оркестр репетировал в перерыве между лекциями. Играли самую обычную вещь, ее всегда играют такие оркестры, – попурри из Чайковского. И вот мы пиликаем кто во что горазд, и вдруг, совсем неожиданно, все сложилось как надо. Ноты, тембр, фразировка. Все-все в точности как надо. Чувство было такое, будто все мы превратились в один инструмент и кто-то на нем играет. У меня даже мурашки по спине побежали. Мы сыграли тему из «Славянского марша» – ту, где такие раскатистые басы, – а потом перешли на куикстеп из «Увертюры 1812 года», и ни единого такта не смазали. Мистер Прайс, наш дирижер, махал палочкой, как сумасшедший. Как-раз в это время студенты шли на занятия. Они остановились послушать и стояли целой толпой в коридоре. А когда мы закончили, все начали кричать и хлопать. – Он покачал головой. – Видно было, что это не просто вежливые аплодисменты, как бывает на концертах, а настоящая овация. Потому что они тоже это почувствовали.
Сара подумала, что Ред действительно рожден играть в ансамбле, а не соло. И в то же время ей еще не встречался человек с такой яркой индивидуальностью. Еще одно противоречие, вдобавок ко всем остальным.
– Ну что ж, – сказал Ред, – наверное, пора собираться.
И он совсем не склонен откровенничать. Как флэшер [41] в каком-нибудь переулке – на мгновение скинет одежду, тут же застегнется наглухо, и нет его.
– Да. Пианино закрыть?
– Что? Да нет, не стоит. Сюда постоянно кто-нибудь заходит отдохнуть и поразвлечься.