Итого, ориентируемся, что у нас в наличии восемь врагов.
Опытных врагов.
Волков.
Плюс — пулемет. Хороший у них такой пулемет, лучше нашего, как бы не «Пила Гитлера». Очень он похож на MG-42. [123]
Но они нас не видят — и это хорошо. Это наш шанс заколбасить их тут, в этой низине, оптом, по холмам от них не бегая.
Когда вторая машина, выскочив на пляж, стала огибать слева первую, я дал по рации команду:
— Таня, Дюля. Каждая — по ближней к себе машине. Один выстрел. Передние колеса. Пли!
Звуком сломанной доски громко раздался практически сдвоенный выстрел. Было хорошо видно, как машины остановились, просев на пробитые скаты.
Вражеский пулеметчик оступился, но тут же, перетоптавшись в удобную позу, выдал длинную очередь. Но покосившаяся турель сбила ему прицел, и все пули ушли правее и намного выше.
Больше он стрелять не стал. То ли сам не видел в кого, то ли приказали ему.
Я тоже больше команд не давал. И девчонки, слава богу, дисциплинированно выжидали. Все было оговорено заранее, и единственное, чего я действительно боялся, — так это того, что они бестолково откроют огонь раньше времени и раскроют свои позиции пулеметчику. Но видно, не зря я им заранее пистоны вставлял.
Если нас пасли и внимательно следили, то враги должны были знать, сколько нас и какие мы. Из всего нашего отряда бойцами они должны были числить только меня и таежниц. Остальных — бойцыцами, как их обозвал Борис Доннерман. То есть в бою — балластом. Впрочем, я тоже надеялся только на то, что они создадут лишь достаточную плотность огня, чтобы заставить врагов попрятаться за машины. Остальное дело — за таежницами: в глаз бить, чтобы шкурку не портить. У них боезапаса достаточно, почти по две пули на каждого преследователя, без перезарядки.
Оглянулся по сторонам. Вроде никого не видно. Надежно попрятались. И цифра американская в кассу пришлась — хорошо сливается с местностью. Беретки с пробковыми шлемами мы давно убрали и серо-черными бурнусами обвязались, одни глаза наружу.
Лишь ствол пулемета на сошках торчит из куста: «Галя, Галя, едрит твою налево». Это я про себя так заругался, а вслух говорить ничего не стал. Будет ствол сейчас шевелить — быстрее его заметят.
А ситуация создалась практически патовая.
Мы ждем.
И враг ждет. Ничего не предпринимает, что странно.
Минуты тикают. Поглядел на часы: какие минуты? Секунды! А кажутся минутами. Вот такой перекос восприятия.
Подтянул за ремешок небольшой мегафон на батарейках, что нашелся в автобусе от прежнего водителя. Запасливый он парень был. И то правда: зачем надрывать собственную глотку, чужих детишек в автобус собирая. Не казенная, чай. Взяв мегафон в руку и немного помедлив, пытаясь убрать волнение — адреналин уже вскипает в тушке, как шампанское в открытой бутылке, — нажал на кнопку и крикнул по-русски:
— Эй, на Плюке. [124] Зачем твой пепелац [125] тут катается?
Враги, не вылезая из машины, шеи себе свернули по сторонам, оглядываясь. Это в джипчике. «Ленд ровер» же стоял, как будто в нем вообще никого не было.
А я опять в мегафон командую:
— Даю пять минут на то, чтобы сменить колеса и вернуться туда, откуда пришли. Иначе открываю огонь на поражение.
Из «дефендера» с переднего правого сиденья вылез наконец-то какой-то крендель. Без оружия в руках. Сложил руки рупором и крикнул по-русски:
— Эй, мужик!
— Мужики в поле пашут, — тут же откликнулся я, припомнив многочисленные стрелки девяностых. Вот, блин, не думал не гадал, где пригодится такой специфический опыт. Однако ж…
— К тебе базар есть, — не унимался тот, даже не извинившись за «мужика».
— А кто ты такой, чтобы с тобой ЛЮДИ базарили? — ответил я в матюгальник. [126]
— Я — Ваха! — ответил он гордо.
— Какая такая Ваха? Не знаю никакую Ваху! — Если все идет классически, то сейчас этот мачо начнет заводиться. То, что надо.
— Ты много кого тут не знаешь, — надрывался он снизу, не обращая внимания на мои подколки, граничащие с оскорблением.
— А я и знать не хочу всяких шестерок, — добавил я в голос презрения.
— Короче, мы тебе стрелку забили, — крикнули снизу.
Стрелка — это уже серьезно. На стрелку не пойти нельзя, иначе ты действительно «мужик». Хотя я заранее догадываюсь, какой пойдет там гнилой базар.
Нажал тангенту на рации.
— Девочки, третий запасной канал.
Просчитал про себя до двадцати и переключился сам.
— Тут такое дело. Мне сейчас придется выйти побеседовать с товарищами.
— Жорик, может, не надо? — раздался в ухе дрожащий голос Анфисы.
— Сам не хочу, милые. Но так вышло. Смотрите внимательно, как я упал — это сигнал: всем огонь. До этого никому не стрелять, что бы ни произошло. Ясно всем? — И через паузу: — Роза, что у врагов слышно?
Роза сидела у широкополосного сканера в замаскированном на обратном скате автобусе, от которого с нашей позиции видна была только антенна, торчащая среди деревьев.
— Пулеметчику приказали глаз с тебя не спускать, — откликнулась Шицгал.
— Все? — уточнил у нее.
— Все, — подтвердила радистка. — Будет что-нибудь еще — сообщу.
— Добро. Отбой.
Подумал немного и позвал снайпера.
— Таня?
— Тут я, — откликнулась Бисянка.
— На тебе пулеметчик.
— Куда тебе его? — Ухмылка Бисянки была слышна даже сквозь атмосферные помехи.
— Куда угодно, лишь бы сразу наповал, — и уточнил: — Как стрелять начнет, так и вали его. Отбой.
Выглянул из-за куста сбоку. Картина все та же. Храбрые парни, однако. Как бы сам в такой ситуации себя вел, находясь под прицелом, откровенно говоря, не знаю.
Поднял мегафон.
— Большой камень впереди себя видишь? Стрелка у него. Идет от вас один. Без оружия, — вроде все сказал.
— Ништяк, — крикнул этот Ваха и стал снимать с себя черный жилет-разгрузку.
Когда он сделал два шага от «дефендера», я снова указал ему: