Ему все понравилось, а может, хвалил из вежливости. За ужином они вели светскую беседу о погоде, о кулинарии, о книгах, он оказался весьма начитанным и сказал, что дома у него большая библиотека, в общем, вечер проходил в культурной, дружественной обстановке. За разговором они как-то незаметно выпили бутылку вина, и Надежда не то что запьянела, а так, повеселела. Он все чаще останавливал на ней взгляд темных глаз и ей даже показалось… но она решила, что показалось. Пока она после ужина мыла посуду, он походил по комнате, погладил Бейсика, включил телевизор. Видно было, что он нервничает. Надежда долго гремела посудой на кухне, наконец закончила мытье, пришла в комнату, села на диван и выжидающе уставилась на него.
– Надежда Николаевна, – начал он, сделав над собой видимое усилие.
– Бога ради, Сан Саныч, называйте же наконец меня только по имени, как все, а то я каждый раз вздрагиваю и не пойму, где я нахожусь: то ли на производственном совещании, то ли на профсоюзном собрании.
– Хорошо, я попробую. И вообще, поздно уже, я, пожалуй, пойду.
– Сан Саныч, вам же не хочется уходить!
– А что, очень заметно?
– Заметно. И давайте уж, решайтесь на что-нибудь, я же не могу вас сама в постель тащить! Все равно же этим кончится, ведь мы же не дети, все-таки!
Совершенно непроизвольно выкрикнув эти слова, Надежда ужаснулась, что это с ней, лишнего выпила, что ли? Он стоял, отвернувшись к окну, разглядывая темный двор. Надежда подошла, положила сзади руки ему на плечи.
– Простите, меня вся эта ситуация очень нервирует, я сама не знаю, что говорю.
Он повернулся, резко прижал ее к себе.
– Я хочу остаться с тобой.
– Я тоже.
Когда Надежда вернулась из ванной, он ждал, накрывшись простыней и беспокойно блестя глазами. Она присела на диван и почувствовала, что он очень напряжен и неуверен в себе. Она погладила его по плечу.
– Все будет хорошо, милый, я же все-таки не старая дева.
Он гладил ее по лицу и на ощупь почувствовал, что она улыбается.
– Ты что?
– Оказывается, мы с тобой не так уж много и подзабыли, кое-что еще помним.
– Если бы не ты… У меня, знаешь, после смерти жены постель только с болезнью связывалась. Как вспомню все эти судна, грелки – ох! Тогда и стирать научился.
– Ну неужели потом ни одна женщина на тебя глаз не положила? Ведь уже два года прошло.
– Ну да, там где раньше я работал, прямо проходу не давали одинокие тетки. Одна особенно, то в театр зовет, то в гости приглашает. Уже хотел сдаваться, хорошо тут она уволилась.
Он сказал это и обмер: не примет ли она сказанное на свой счет, не обидится ли? Нет, не обиделась, развеселилась даже.
– Так значит, ты поэтому, когда к нам пришел, был такой необыкновенно противный? «Надежда Николаевна, в восемь пятнадцать вы должны быть на рабочем месте», – передразнила она.
– Опаздывать нехорошо.
– А спать с сотрудницей хорошо? – рассмеялась Надежда.
– Хорошо, – неожиданно серьезно ответил он, – очень хорошо.
Он все-таки проснулся среди ночи. Она спала, уютно посапывая ему в плечо. Он пошевелился. Пушистая морда ткнулась ему в руку, требуя погладить и пустить на диван. Он прислушался к себе. Не было привычной тоски, а так, просто разные мысли текли неторопливо. Он заснул под тихое мурлыканье Бейсика.
В субботу утром, проснувшись и не открывая глаз, Надежда почувствовала, что на нее кто-то смотрит, и было как-то неудобно на диване, тесновато. Окончательно придя в себя, она так и не решилась открыть глаза.
«Что же делать, у меня физиономия, наверное, полный кошмар, тушь вчера не смыла, все небось размазалось. Сейчас он посмотрит, ужаснется и уйдет. А потом на работе будет шарахаться в сторону при встрече, и всем будет неудобно. И как это меня вчера угораздило? Все, надо глаза открывать, он же знает, что я не сплю».
Он улыбнулся ей ласково и погладил по щеке.
– Доброе утро, милый! – Надо же что-то сказать, а теперь быстро в ванную к зеркалу.
Физиономия действительно была так себе. Надежда умылась, разгребла волосы расческой, припудрила нос. Ну что делать, лучше уже не станет. Она заглянула в комнату. Он возился на диване с котом, и Бейсик позволял ему все, что позволял только Алене, и то, когда был маленьким котенком. Увидев Надежду, Сан Саныч привстал и поманил ее к себе.
– Я кофе сварю, – крикнула она уже из кухни.
– Мне вставать?
– Лежи, я принесу.
С дивана доносилось непонятно чье урчанье, они были явно довольны обществом друг друга. Он принял из ее рук кофе, посмотрел как-то странно, потом сказал, глядя в чашку:
– Знаешь, мне никто никогда кофе в постель не приносил.
«Сейчас выпьет кофе, извинится и уйдет, – думала Надежда. – Издалека начинает».
Она сама не знала, чего ей больше хочется: чтобы он ушел или чтобы остался еще ненадолго. Однако он почему-то не ушел даже после завтрака, и всю субботу они были заняты друг другом. Надежда выбросила из головы все мысли о расследовании, что-то готовила на кухне, смеясь и напевая, кормила его чуть ли не насильно четыре раза в день, и они даже в магазин ходили вместе, как пенсионеры. Однако на следующее утро натура взяла свое. Заметив, что она задумчиво рассматривает пейзаж за окном, он сказал:
– Вижу, ты что-то надумала, давай рассказывай.
– Знаешь, давай съездим посмотрим на тот дом, где Марину нашли.
– Ты думаешь, это что-то даст?
– Ну давай попробуем, погода сегодня неплохая.
– Я точного адреса не знаю, это где-то у Сенной, Апраксин переулок.
– Поедем, поищем на месте.
Они поехали на метро, потом долго блуждали переулками, наконец отыскали заброшенный дом за забором. Они обошли вокруг, забор был сплошной. Надежда приуныла.
– Ну и что теперь?
– Послушай, – он был очень взволнован, – послушай, это же наше общежитие, нашего института, где я учился, ну, Физмеха нашего. Я сто лет тут не был, думал, что давно его снесли. Там еще тогда крыша текла и все трубы проржавели, а на кухне крысы бегали величиной с собаку. Девчонки ночью даже в туалет боялись ходить.
– И что же из этого следует?
– Да понимаешь, вон видишь дом с левой стороны вплотную к этому? Там чердак сплошной на все парадные, а потом окошко слуховое, два шага всего по крыше, и можно в общежитие перелезть, тоже на чердак. Мы раньше, бывало, засидимся поздно и, чтобы девчонок не подводить – после двенадцати ведь комендант ругается, – через этот ход всегда выходили. А приятель мой, Пашка Соколов, девчонка у него была из Воронежа, тоже, кстати, Надей звали, так он и жил тут. Перед двенадцатью, когда обход, он вылезал на крышу, а потом обратно залезал. Год целый так мучился, представь себе, в любую погоду ведь надо было на крышу лезть. Однажды зимой чуть не свалился спросонья. У него родители на женитьбу не соглашались, так он из дому ушел. Потом уж, когда ребенка они ждали, согласились родители, комнату им снимали. Так у него прямо условный рефлекс был первое время: в двенадцать часов просыпается и идет куда-то. Жена его веревкой к кровати привязывала. Они и сейчас вместе живут, я тебя как-нибудь познакомлю. И знаешь, что интересно? Комендант ведь знал про это и что только не делал: и замки, и решетки на дверь, а только все это держалось один-два дня, не больше. Так он потом рукой махнул.