Она резко отстранилась и закричала на него:
– Ты веришь в такие совпадения? Рубцов, которого мы подозреваем в убийстве, узнает, что Володя Тихонов, единственный человек, который может каким-то образом связать его с Мариной, начинает о чем-то догадываться. Ведь Володя притворяться не умел, тот сразу по голосу его понял, что что-то не так! И в ту же ночь Володя тонет в ванне! Да если на то пошло, какой ненормальный в наше время будет в ванне лежать, в этакой-то грязи. В душе помоемся наскоро, и все. У нас одна из дома помылась в ванне, месяц прошел – что-то у нее там не то. Пошла к врачу – стафилококк нашли. Она в слезы, а врач говорит: радуйтесь, что не бледную спирохету! Из нашего, говорит, водопровода что хочешь получить можно, любую заразу. Тем более, если бы ты эту ванну видел у Володи в квартире, да там не то что мыться, там тряпку половую полоскать, и то противно! Ты что улыбаешься?
– Слава Богу, начала рассуждать, значит, еще в здравом уме находишься, а то я уж испугался, что так и будешь рыдать.
Он вдруг нахмурился:
– Постой, постой! Так ты что, у Володи в квартире была, раз ванну видела? Когда же ты успела?
– Вчера вечером, а что?
– А тебя кто-нибудь видел из соседей?
– Нет, никто не видел, я на лестнице никого не встретила и дверь своим ключом открыла, чтобы проверить.
– Так выходит, ты его последняя вечером видела?
– Ну наверное. Но ведь он мне звонил в одиннадцать часов.
– А как ты это сможешь доказать?
– Ой, Саша, неужели можно подумать, что я его в ванне…
– Ну знаешь, если ко мне та следовательша прицепилась из-за Маринки, а я там вообще ни сном ни духом… И потом, люди же видели, ты с ним на работе общалась, как ты это объяснишь?
Она рассказала ему про Элку, подругу и обмен. Он покачал головой.
– Не очень-то убедительно. Ну, приведешь в свидетели подругу и подполковника.
– Да нет никакого подполковника! Я все наврала для пользы дела.
– Очень большая польза получилась! Ох, Надежда, ты ведь разумная женщина, как же ты так легкомысленно поступила.
Она хотела ему сказать, что это из-за их ссоры она была не в себе, плохо соображала, но вспомнила о Володе и опять слезы защипали глаза. Он сделал попытку встать. Она обняла его, не открывая глаз.
– Саша, не уходи!
– Милая, мне ведь на работу надо.
– Ах да, работа. Как же я завтра там появлюсь?
– А ты не ходи завтра на работу, потом выходные, а там что-нибудь придумаем. Я вечером вернусь, ты поспи пока.
– Какой тут сон. Я что-нибудь приготовлю, отвлекусь хоть. Ой, Саша, ну нет мне прощения!
– Ну ладно, ладно, – он заторопился, – выпей чего-нибудь, валерианки, что ли.
– Саша, а как же ты на работу пойдешь, у тебя вся рубашка в моей туши!
– Ничего, застегнусь. Ну все, пошел, жди вечером.
Проводя его, Надежда взглянула на себя в зеркало и решила, что будь она на месте Сан Саныча, она бы ни за что не вернулась к этакому чучелу. Она умылась, расчесала волосы, переоделась, немного убрала в комнате, хотела постирать, но страшно было долго оставаться в ванной. Бейсик весь день сидел на подоконнике и пытался ловить лапой снежинки за окном. На Надеждины сетования и жалобы на судьбу он не обращал внимания.
К приходу Сан Саныча квартира была относительно чиста, ужин приготовлен и кот накормлен, чтобы не путался под ногами. Он пришел поздно, она уже почти перестала ждать. Был чисто выбрит, в свежей рубашке, значит, заезжал домой. Принес целую коробку пирожных, сказал, что сладкое помогает при стрессе. На работе было все спокойно, правда Пелагея пыталась приступить к нему с расспросами, но он так на нее посмотрел, что она отвязалась, а Полякова теперь его боится и сидит смирно. После того как он как следует поприветствовал Бейсика, они сели ужинать. Надежде кусок не лез в горло, но, чтобы он не обиделся, она съела эклер, а потом, за разговором, еще и «корзиночку». Может быть, помогло сладкое, а может – его присутствие, но она теперь могла спокойно говорить о том, что произошло.
– Знаешь, Саша, вот теперь я точно уверена, что с Мариной это никакая не случайность, а он совершенно обдуманно ее завел на этот чердак и столкнул. Я раньше боялась так думать, а теперь после смерти Володи точно знаю.
– И что теперь делать?
– Да ничего мы не можем сделать. Доказательств у меня никаких. Ключ я оставила у Володи, да если бы и не оставила, ну лежит у Марины в столе какой-то ключ, да стол пустой стоит почти месяц, а в этот ящик к Маринке все уже давно лазают за карандашами да за резинками, кто угодно мог положить ключ и взять его оттуда. Серьга Маринина у него в квартире нашлась, так тоже не доказательство. Приносил он ее своим теткам, а теперь мне отдал. Да если бы сережка-то была уникальная, а то – дешевенькое прибалтийское серебро. Наши тетки раньше в Прибалтику часто ездили, всем навезли таких.
– А тебе, Надя, делать теперь не только ничего не надо, но и нельзя ни в коем случае. Вдруг тебя там, у Володи кто-то видел? Могут быть большие неприятности. Так что, Надежда, я тебя серьезно предупреждаю: сиди тихо и не делай глупостей.
– Я понимаю, только совесть меня очень мучает.
– Относительно совести можешь быть спокойна: он бы Володю и так убил. Сама говорила, что это единственный свидетель, который мог его с Мариной хоть как-то связать. Ведь наверняка, если бы милиция с фотографией Марины по дому прошлась, кто-то из соседей ее обязательно бы узнал. Так что, он заранее все обдумал, только Володин звонок дело ускорил.
– А как же он его, ну, в ванну?
– Ну, пришел поздно, ключ у него наверняка еще один был, свой, открыл тихонько дверь, Володя уже спал, наверное, он его подушкой придушил, потом в ванну положил и воду пустил, тот и захлебнулся. Или по-другому, но результат тот же.
– Какой ужас, Саша, как ты можешь так спокойно об этом говорить!
– Это я к тому говорю, чтобы ты наконец поняла всю серьезность ситуации и перестала играть в Шерлока Холмса!
– Господи, зачем, ну зачем он это сделал? Неужели нельзя было как-нибудь с Маринкой договориться?
– Мы никогда об этом не узнаем. И давай больше не будем возвращаться к этому вопросу.
Надежда собралась с духом.
– Хорошо, с этим вопросом покончено, давай поговорим о нас.
– Ты же не любишь выяснять отношения?
– С тобой приходится. Саша, прости меня, пожалуйста, за тот разговор в воскресенье. Но ты пойми, я так долго жила одна, что мне трудно так сразу перемениться. Гулять, разговаривать – это прекрасно, но…