Среди кандидатов было лишь 12 женщин, о чем все сожалели, но что нельзя было изменить как данность, которая, по словам руководителя выборов Лайонела Хиллмана «красноречиво свидетельствует о состоянии мира». Наряду с несколькими бывшими главами государств на пост претендовали знаменитые актеры, успешные бизнесмены, именитые писатели и известные спортсмены, среди которых был один южноамериканский футбольный идол (чьи шансы, судя по пари, заключенным у букмекеров, были на удивление высоки), затем вождь одной религиозной секты, одна бывшая порноактриса, один настоящий король (одного африканского племени), равно как и удивительное число неизвестных людей, и было загадкой, как они умудрились собрать необходимую поддержку. Только 34 кандидата были моложе шестидесяти лет, и ни одного моложе сорока. Была опубликована еще одна статистика, которая сортировала кандидатов по странам происхождения, других категорий не было.
В субботу 27 июня должна была состояться Генеральная ассамблея ООН по поводу церемонии начала избирательной гонки. Должен был выступить Генеральный секретарь Кофи Аннан – после своего гостя, руководителя выборов Лаонела Хиллмана, который должен был огласить и без того уже хорошо известные правила выборов, и камеры, которые разнесут это дальше по всему миру, должны были коротко остановиться на Джоне Фонтанелли, который был приглашен участвовать во всем этом в качестве зрителя.
Джон Фонтанелли и его штаб прибыли в Нью-Йорк накануне церемонии. Во время полета появились результаты последнего социологического опроса – на сей раз речь шла не о любительском обобщении любительских интервью с прохожими во всем мире, а об исследовании, проведенном известным институтом по заданию New York Times. Методы опроса были научными, подбор опрашиваемых – репрезентативным, число – обоснованное.
И результат был убийственный.
– Все пошло прахом, Джон, – сказал Пол, озабоченно изучая факс, как будто надеясь, что напечатанное черным по белому как-то изменится. – Если действительно на выборы придут только пятнадцать процентов, то про Всемирного спикера можно забыть. Он просто становится комической фигурой.
Джон взял у него из рук листки, прочитал их и молча вернул назад.
– Нет, – перебил он Пола, который хотел что-то добавить. – Никаких дискуссий. Мы доведем это до конца, кто бы что ни говорил.
Участникам пресс-конференции в вечер их прибытия в Нью-Йорк оказалось тесно даже в самом большом зале отеля. Журналистов были тысячи, они фотографировали и тянули свои микрофоны вперед, и все, все уже читали итоги социологического опроса.
– Опрос – это еще не голосование, – заявил Джон Фонтанелли. – Это лишь моментальный снимок. У нас впереди двадцать недель избирательной кампании, когда кандидаты на пост Всемирного спикера будут бороться за наши голоса. В ноябре и после подсчета всех голосов мы будем знать больше.
Крики, давка. Невозможно расслышать вопрос. Джон просто продолжал говорить дальше, он говорил, что приходило ему в голову. Он устал. Мысль о том, что проект может потерпеть крах, ужасала его больше, чем он готов был признаться.
– Мы стоим не просто перед выбором из двухсот пятидесяти одного кандидата, – говорил он. – Мы стоим перед одним из основополагающих решений, а именно: мы должны сделать выбор между новым этапом расширенной демократии и новой эпохой феодализма, на сей раз феодализма концернов.
Джон чувствовал только пустоту. Тихий внутренний голос подсказывал ему, что лучше остановиться, замолчать, чем сказать нечто такое, о чем потом будешь жалеть. Но он не мог замолчать, по какой-то причине, которая была сильнее всех разумных доводов и всей умудренности многолетней работы с общественностью.
– Если действительно Бог поставил меня на это место и дал это задание, – сказал Джон Сальваторе Фонтанелли, к ужасу своего штаба и к восторгу публики, – то он, несомненно, хотел, чтобы я сделал то, что я по совести и в силу своего разумения считаю правильным. Мы идем навстречу великим вызовам. Если мы не сможем справиться с ними приличным, человеческим способом, значит, мы и не заслуживаем дальнейшего существования.
Это звучало как разговор депрессивного пациента со своим психотерапевтом, сказал позднее Пол Зигель, которому удалось на этом месте резко закончить пресс-конференцию.
* * *
Участников церемонии пригласили на генеральную репетицию в два часа пополудни, чтобы уточнить процедуру – кто когда и откуда выходит – и дать возможность осветителям оптимально выставить свет. И Джон после тяжелой ночи и молчаливого утра поехал в своем лимузине, на сей раз один, лишь в сопровождении Марко и двух других телохранителей, потому что Пол проводил этот день в переговорах с представителями американских концернов. Судя по всему, первая фирма, которую он купил, станет первой же, которую он продаст: Mobil Corporation проявила интерес к приобретению Exxon.
Он чуть его не проглядел. Джон вышел, когда ему открыли дверцу, и зашагал по красной ковровой дорожке, как он это делал уже бесчисленное множество раз по всему миру, мимо охранников и прочего персонала, высматривая важных людей, как вдруг до его уха донесся, проникнув глубоко в его сознание, возглас:
– Хэлло, брат.
Джон вскинулся, пробежал взглядом по лицам на своем пути и увидел его.
– Лино?
– Не ожидал? – сказал тот с кривой ухмылкой. Он стоял среди прочих сотрудников безопасности, в униформе подразделения ООН, как будто служил здесь.
– Лино?.. Что ты здесь делаешь?
Лино похлопал по револьверной кобуре на поясе.
– Мне велели за тобой присмотреть.
– Тебе? – Джон потряс головой. – С чего вдруг?
– Приказ есть приказ. Еще в прошлую субботу я морозил задницу у Берингова моря и даже не помышлял о таком счастье.
– А где ты оставил свой истребитель?
Лино, растянув губы в улыбке, посмотрел вверх, на ряды мачт с флагами государств – членов ООН.
– Да, – сказал он, – тесновато для посадки.
Он постарел. Будто холод Крайнего Севера прорыл в его лице глубокие морщины, а в таких черных когда-то и густых волосах появились ледяные прядки. В глазах мерцала боль.
Джон схватил его рукав и повлек за собой, в фойе, где они нашли тихий уголок.
– Лино, ты меня прости, – сказал он с комком в горле, – что тогда все так получилось…
Он помотал головой.
– Тебе-то чего винить себя, Джон. Это я во всем виноват. Я… ну да, я думал, что я самый хитрый. А оказался полным идиотом.
– Они больше не допускают тебя к полетам, это так?
– Но не из-за тебя, не воображай. Просто там так холодно, и иногда приходится выпить жуткое количество виски, чтобы согреться. – Лино кусал губу, ну хоть это осталось от его застарелых привычек. – Я вконец распустился после того, как Вера вышла замуж за этого маклера по недвижимости. Они тогда чуть не выгнали меня из авиации. Немножко не хватило. Я думаю, загнать меня за Полярный круг показалось им более суровым наказанием.