– Было прекрасно, не правда ли? – спросил отец в самом превосходном расположении духа. И мама поддакивала ему! Вольфганг молчал и мысленно проклинал каждый метр пути до парковки.

– Ну и как? – спросил отец, когда они наконец дошли до машины. – Разве я тебе не говорил?

Вольфганг почти падал с ног от изнеможения.

– Да, – выдавил он и обхватил себя руками, чтобы согреться.

– Когда-нибудь, – продолжал отец свое вдохновенное предсказание с ключом зажигания в руках, – мы вернемся сюда и все будет так же, как сегодня. С той лишь разницей, что на плакатах будет стоять имя Вольфганга Ведеберга.

«Никогда в жизни», – подумал Вольфганг, но ему не хватило сил произнести это вслух. Вместо этого он попросил:

– Может, мы сядем в машину? Мне холодно.

Глава 2

Ширнтальская гимназия была старым неуклюжим зданием с высокими окнами, обрамленными желтым песчаником. Когда они учились в шестом классе, учитель по природоведению имел привычку открывать окно и спрашивать: «Какой камень лежит в верхних пластах Шварцвальда? Цветной песчаник, господа!» Затем он стучал кулаком по раме, повторяя: «Цветной песчаник. Название указывает на то, что он бывает разных цветов, и здесь мы имеем, как нетрудно заметить, желтый». Из того же желтого песчаника была высечена высокая арка над главным входом, над которой большими буквами было выгравировано: «Высшая школа». Висящий тут же жестяной фонарь несомненно тех же времен, когда еще говорили: «Высшая школа» вместо «Гимназия».

По утрам на маленькой площади перед школой царила настоящая давка. По сути, это была даже не площадь, а въезд на парковку под школой для учителей. С семи утра сюда подъезжали школьные автобусы, выплевывая толпы учеников, которые группами толпились на старой булыжной мостовой, с большой неохотой пропуская машины учителей. Только те, кому надо было успеть списать домашнее задание, в силу необходимости сразу же поднимались в класс.

Вольфганг с самого утра был не в духе. И даже встреча с лучшим другом и соседом по парте, никогда не унывающим, неистощимым на выдумки Чемом, и его жизнерадостное приветствие не прибавили ему настроения.

– Дружище, не делай такого лица, – с вызывающей ухмылкой воскликнул Чем, – у нас через две недели каникулы, и, кроме того, только не оборачивайся, но сейчас, прямо в этот момент, она смотрит на тебя, клянусь!

– Что? Правда? – Вольфганг завертел головой по сторонам, пока не заметил ее. Свеня. Она стояла вместе с парой девчонок из параллельного класса и, конечно же, не смотрела на него.

– Сейчас-то уже нет, – буркнул Чем, – ты ее спугнул, когда вертелся.

Первым уроком была биология. В школе еще царило то, что Чем обозвал «клономанией». Две недели назад кубинский врач по имени Фраскуэло Азнар шокировал общественность заявлением, что шестнадцать лет назад он по инициативе немецкого ученого, который работал вместе с ним, клонировал человека, тот щедро заплатил ему и не назвал своего имени. С тех пор пресса не знала другой темы, всех интересовало, кто этот клон. Несколько лет назад, в результате неудачного эксперимента, Азнар ослеп и не мог опознать своего бывшего коллегу ни по фотографиям с конференций, ни каким-либо иным способом, что делало интригу еще более захватывающей.

Весь преподавательский состав ширнтальской гимназии впал в клоновую лихорадку. Игнорируя официальный учебный план, каждый учитель старался рассказать на своем уроке о том, что хотя бы отдаленно имело отношение к клонам. Одним словом, началась клономания.

На уроке биологии сделать это было легче всего – тема деления и размножения клеток предлагала широкое поле для повторения и углубленного изучения предмета. Но в понедельник утром завесить окна биологического кабинета и бесконечно показывать слайды делящихся клеток – это было слишком даже для Халата, – так ученики прозвали преподавателя биологии, доктора Кистнера, за вечно болтающийся на его сухопарой фигуре белый лаборантский халат.

– Ты должен с ней поговорить, – убеждал Вольфганга Чем, пока Халат рассказывал что-то, дергая указкой у экрана, – иначе ничего не получится.

Вольфганг угрюмо уставился на очередной слайд, показывающий окруженную сперматозоидами яйцеклетку.

– В любом случае ничего не получится. В конце концов, у нее уже есть парень.

– Марко? Подумаешь! Рано или поздно она даст ему отставку, это только вопрос времени.

В этот миг общее бормотание в классе прервал учительский голос:

– Бардакчи?

Чем вскочил:

– Да?

Учитель насмешливо смотрел прямо на него.

– Хорошо спали?

– Нет, что вы, совсем нет. Я… если бы вы еще раз повторили вопрос…

– Ну зачем же, это только утомит остальных. Кто знает ответ? Штайнманн? – Халат всегда обращался к своим ученикам только по фамилии.

Марко распрямил широкую грудь.

– Митоз – это нормальное деление клеток. Мейоз – редукционное деление, при котором образуются клетки с гаплоидным набором хромосом их называют гаметы, или зародышевые клетки. – Казалось, что он вызубрил это наизусть.

– Хорошо, Штайнманн, – сказал Халат, похлопывая указкой по тыльной стороне ладони, – надеюсь, все отдают себе отчет в том, что этот вопрос войдет в итоговый тест. В том числе и ты, Бардакчи.

Чем пробормотал себе под нос пару слов на турецком, которые, вероятнее всего, не удалось бы отыскать ни в одном словаре.

Щелчок – и на экране уже следующий слайд. Еще одна клетка, которая, на взгляд Вольфганга, ничем не отличалась от всех предыдущих клеток. Он посмотрел на Марко, сидевшего с довольной ухмылкой. Марко Штайнманн был старшим в классе, и он был не просто большим и сильным он казался по-настоящему взрослым, и вдобавок ко всему чертовски хорошо учился.

– Знаешь, – прошептал Вольфганг Чему, – я даже представить себе не могу, чтобы она стала встречаться с таким, как я. Сказать по чести я все-таки не совсем обычный.

Чем поднял бровь.

– Не буду с тобой спорить.

На последних двух уроках английского они с трудом продирались через повесть Хемингуэя «Старик и море», выбранную только потому, что в книге шла речь о старом кубинском рыбаке и Хемингуэй написал ее во время своего пребывания на Кубе. Под общий стон англичанка еще раз прокрутила ту самую видеозапись, из-за которой в новостях две недели назад и началась вся эта заварушка. В классе они ее насмотрелись уже до тошноты. На пленке был заснят худой мужчина в солнечных очках, который сидел в инвалидном кресле на широкой, залитой светом портовой террасе и трескучим голосом выкладывал свою историю.

– Остановимся здесь, – сказала госпожа Поль и нажала кнопку паузы; дрожащее изображение замерло на экране. – Обратите внимание на задний план. – Она показала указкой на тяжелую каменную стену в черно-белых пятнах, над которой возвышался маяк. – Это крепость Эль Морро, самая большая и впечатляющая крепость в гаванском порту. В семнадцатом и восемнадцатом веках это был один из самых укрепленных портов во всей Латинской Америке, поскольку выгодное географическое положение на Карибском море делало столицу Кубы, тогда еще принадлежавшей Испании…