Однако ситуация начала быстро меняться. Уже чувствовалось, что немецкое командование пришло в себя от неожиданного удара. Фашисты повели ответный огонь. И он становился все более интенсивным, организованным. Гитлеровские солдаты быстро выводили из-под обстрела машины, лошадей, перетаскивали в безопасные места раненых.
Танки, очевидно, получили приказ по радиостанции прикрыть колонну. Поэтому они двинулись на большой скорости вдоль дороги, беспрерывно ведя огонь из пушек и пулеметов. За танками показались цепи автоматчиков. Фашисты теперь не считались ни с какими потерями, надеясь всей мощью сокрушить партизанские укрепления. Им надо было, чего бы это ни стоило, прорваться к лесу.
Партизаны вели прицельный огонь, и цепи наступающих залегли. Немцы успели установить на небольшой возвышенности три артиллерийские орудия, открыли мощный огонь. Вздрогнул и наполнился дымом дзот. «Прямое, — подумал Владимир и перестал стрелять, выжидая, пока рассеется дым. — Чего же ждут пушкари? Почему не бьют по батарее?»
А немцы вели обстрел партизанских укреплений с большой точностью. В траншеях появились убитые и раненые. Кое-где запаниковали молодые необстрелянные бойцы. Некоторые из них выскакивали из окопов, бежали в лес. Тяжело было партизанам, не привыкшим противостоять танкам и артиллерии. Понимал это и Глазков. Он быстро разослал связных, чтобы те отдали приказ артиллеристам бить по танкам, а снайперам — по подносчикам снарядов к вражеским орудиям.
Гитлеровцы снова рванулись в атаку, но плотный заградительный огонь опять заставил их залечь. Глазкова волновало и то, что вражеские автоматчики не откатились обратно, а просто залегли. Было понятно, что они пытаются максимально сократить расстояние, чтобы одним броском пробить брешь в партизанской обороне. Он подозвал начальника штаба:
— Возьми взвод бойцов с автоматами и пару ручных пулеметов, лесом пройдите к реке, переправьтесь, обойдите с фланга и ударьте по батарее. Видишь, она практически остается без прикрытия с флангов.
Через несколько минут отряд бойцов скрылся в лесу. А жестокая схватка вспыхнула с новой силой. Фашистам удалось вывести из строя две партизанские пушки, которые вели огонь по танкам. Оставалось только одно орудие. Критическое положение не наступило лишь благодаря тому, что немецкие танкисты, остерегаясь мин, не рисковали идти через поле, заросшее озимыми. Но Глазков понимал, что так долго продолжаться не может, выскочил из блиндажа и по траншее бросился на левый фланг. Он успел заметить, какой урон нанесли немецкие пушки партизанам. Комбриг на какой-то момент останавливался, подбадривал бойцов и снова, почти не пригибаясь, мчался дальше. Заскочив в дзот, где находилась группа Славина, приказал:
— Не давайте им оторваться от земли!
Увидев бронебойщика, махнул рукой, чтобы тот следовал за ним. Наконец комбриг достиг цели. У действующего орудия возились только три бойца.
— Где остальные? — крикнул он и тут же осекся, увидев изувеченные трупы. — Жми во весь дух к тем орудиям! — Глазков показал связному на разбитые пушки. — Найди уцелевших артиллеристов и быстрей веди сюда.
Подносчик снарядов — высокий молодой боец с окровавленной повязкой на голове — крикнул:
— Если остались снаряды, тащите!
Комбриг добавил:
— Подберите все до единого.
В этот момент в нескольких шагах разорвался снаряд. Взрывная волна бросила Глазкова на землю. Подбежал наводчик:
— Живы, товарищ командир?
— Жив-жив, — отозвался комбриг, с трудом подымаясь на ноги. — Давай к орудию! Бери на прицел левый танк. Видишь — бок подставляет. Где бронебойщик?
Наводчик, не говоря ни слова, повернул голову вправо. Комбриг увидел мертвого бронебойщика. А в это время приближалось подкрепление. Глазков всмотрелся, узнал командира роты Тамкова, трех своих связных, Белоуса, который в одной руке держал противотанковое ружье, в другой — сумку с патронами. Следом за ним спешила еще группа людей. Они несли тяжелые ящики со снарядами.
Гитлеровцы, горланя во всю глотку что-то воинственное, снова поднялись в атаку. Забили гулкой дробью партизанские пулеметы. В грохоте боя смешались автоматные очереди, частые винтовочные выстрелы. Огонь по-прежнему был плотным, и противник повернул вспять. Он откатился даже дальше от того места, откуда только что начинал атаку. Глазков через связного передал приказ по цепи экономить патроны. Кто знает, сколько еще придется держать оборону!
Оба танка сконцентрировали огонь на партизанском орудии. Особенно был опасен тот, что укрылся в небольшом углублении. Его корпус оказался надежно закрытым. Из-за бугра торчал только ствол пушки. К Глазкову подбежал Белоус, он показал на танк:
— Товарищ командир! Разрешите — попробую сковырнуть.
Иного выхода не было. Глазков согласился:
— Давай, браток. Только будь осторожен!
Белоус, пригибаясь, вскочил в траншею, скрылся в ней и показался метрах в семидесяти правее. Он полз полем, обходя танк. «Правильно!» — одобрил действия бойца комбриг.
Белоус быстро приближался к цели. Теперь он думал лишь об одном: «Не нарваться бы только на свою мину! Нужно как можно скорее увидеть бок танка, сделать меткий выстрел». Бронебойщик на секунду приостановился, протянул руку к поясу. Все три гранаты были на месте. Он еще быстрее устремился вперед. Сейчас партизан находился между двух огней: били со всех точек свои, остервенело отстреливались немцы. «Только бы доползти, только бы взять на мушку!» О том, что будет дальше, Белоус не думал. Перед ним чуть левее все более четко вырастал пятнистый, грязно-зеленый корпус танка...
Глазков нетерпеливо поглядывал на часы. Подозвал одного из связных:
— Давай — на правый фланг! Скажи снайперам, пусть усилят огонь по подносчикам снарядов. Надо во что бы то ни стало заткнуть орудиям глотку!
Связной бросился к лесу, исчез в зарослях. Комбриг посмотрел вперед и тут же чуть не вскрикнул от радости. Наконец-то отличились пушкари. Их выстрел был точным: танк, который выскочил на открытую местность, загорелся.
Глазков тут же перевел бинокль правее, где укрывался последний танк. «Как там Белоус? — подумал он. — Жив ли?» Теперь вся надежда была только на него. А танк посылал снаряд за снарядом, методично разбивал дзот, что находился на левом фланге партизанской обороны. Пулеметы, установленные в дзоте, уже молчали, и Глазков направил туда связного, чтобы тот отдал приказ бойцам на время покинуть укрепление, ждать новой вражеской атаки, а пока укрываться в траншее. В бинокль комбриг увидел, что фашисты сосредоточили большие силы как раз напротив дзота. Их замысел был ясен: под прикрытием танкового орудия и пушек попытаться смять партизанскую оборону...
Пот ручьем стекал по лицу, застилал глаза. Белоус упорно продвигался вперед. Наконец весь левый бок фашистского танка попал в поле зрения. Надо было бить наверняка, и Белоус решил еще приблизиться к цели. До залегших немцев оставалось метров сорок — пятьдесят. Они, видимо, успели заметить ползущего партизана, открыли огонь. Белоус замер на минуту, плотнее прижался к земле, а затем пополз дальше. Когда до танка оставалось не более двадцати метров, он задержался, начал тщательно прицеливаться и в этот момент почувствовал сверлящую, будто от прокола огромной иглы, боль в правом боку. Танк медленно поплыл перед глазами. «Неужели ранен? Неужели насмерть?» Мысль о том, что задание не будет выполнено, на какой-то момент вновь возвратила ему ощущение реальности. Огромнейшим усилием воли он все же заставил себя припасть к прицелу. Мушка противотанкового ружья совместилась с крестом, нарисованным на боку машины. Белоус нажал на спуск. Он уже не почувствовал резкой отдачи в плечо от выстрела, не смог увидеть, как из танка вырвалась тонкая струйка дыма, все больше расплываясь в густое черное облачко. Потом танк ярко вспыхнул. Внутри танка взорвались снаряды. А Белоус лежал на разогретой июньской земле. Его холодеющие руки все еще продолжали сжимать оружие...