– А что же будет с вами, мой господин? – спросил он. – А как же благо Семьи? Если мир меняется, как предполагает Агенор, разве это не важно для всех нас?
– Если будет нужно, существуют места и помимо этого мира, куда я со своим двором и удалюсь. Остальные, как я уже сказал, должны сами принять решение. А теперь довольно! – Патриарх откинул голову и смежил веки.
Казалось, он обдумывает какое-то новое сложное философское построение.
– Наш разговор не доставил мне удовольствия, но я все равно хочу наградить тебя. Думаю, правда, в данном случае будет справедливым облечь награду в форму поучения.
Луна стала ярче, как будто с нее смыло грязный налет. Она низко нависла над двором, так низко, что на ее фоне стал виден стройный силуэт на зубчатой стене. Мальчик в ночной сорочке, подумал Бехайм. Рассмотреть его было трудно.
– Сегодня вечером ты познал немалую часть Тайны, – изрек Патриарх. – Большую, полагаю, чем ты сейчас в состоянии вместить. Ты даже не осознаешь, насколько она велика. Могут пройти десятилетия, прежде чем ты приобретешь достаточно опыта, чтобы разобраться в своих знаниях. Поскольку я люблю тебя – а я тебя люблю, дитя мое, – я постараюсь разъяснить тебе то, что ты познал, и таким образом избавить тебя от долгих лет бесплодных усилий. Боюсь, правда, первая часть моего наставления будет немного болезненной.
Он грациозно повел рукой в сторону мальчика, стоявшего на стене с бойницами, и тот сделал шаг в пустоту. Бехайм вскочил с кресла, ожидая, что тот упадет, разобьется, но этого не произошло. Мальчик воспарил в воздухе, рубашка, развеваясь на ветру, раздулась колоколом, потом осела и плотно облепила тело – оказалось, что это вовсе не мальчик, а молодая полногрудая женщина с округлыми бедрами. Ее понесло к ним. Руки ее были сложены по бокам. Опустившись ниже края крыши и оказавшись вне лунного света, она слилась с тенями, и лишь когда она достигла уровня второго этажа, ее снова стало видно полностью. Ее каштановые волосы были неопрятно убраны в пучок. У нее были большие глаза, надутые губы, а нижняя губа непомерно распухла.
Это была Жизель.
Оттого что он ее узнал, в груди у Бехайма стало пусто и холодно. Он обернулся к Патриарху, закипая гневом, но тот не отрываясь смотрел на Жизель, и на устах его сияла одобрительная улыбка старика, впавшего в маразм.
Жизель чуть опустилась, потом еще, и наконец ее ноги оказались в нескольких сантиметрах от каменного пола. Она парила в каких-то пяти метрах от Бехайма, не больше, пальцы ее правой руки коснулись папоротника-нефролеписа, нижний край рубашки колыхался в потоке воздуха над полом. Ее невидящий взор был устремлен куда-то далеко в потустороннее.
Бехайм сделал к ней шаг.
– Стой! – остановил его Патриарх. – Оставь ее в покое.
Бехайм замер, его словно сковало по рукам и ногам. Патриарх довольно кивнул, как человек, неожиданно доказавший всем свою правоту.
– Она могла бы стать первой в вашем роду, – сказал он. – Родоначальницей новой ветви Семьи – Бехаймов. Вы оба подходили для этой роли – это было видно. Ну а теперь, – он пожал плечами, – теперь она будет просто еще одной моей шлюшкой. Этим ей, заметь, оказана большая честь. Но исторической личностью ей уже не стать. – Он испустил преувеличенно скорбный вздох. – Надеюсь, это впредь научит тебя действовать, когда это необходимо, пользоваться предоставляющимися тебе возможностями. Очевидно же было – она давно созрела для посвящения, и шансов остаться в живых у нее было предостаточно. Но, видимо, твоим вниманием почти всецело завладела Александра.
Не успев прийти в себя от возвращения Жизели, Бехайм снова повернулся к ней. Напоминание об Александре разбудило в нем горькие и мстительные мысли.
– Не посвяти ее я, она бы умерла, – сказал Патриарх. – Я никогда бы не посягнул на твое право при иных обстоятельствах.
Внезапный прилив гнева снова толкнул Бехайма к ней.
– Я же сказал: стоять! – криком остановил его Патриарх. Он поднялся с кресла и стоял, сжав по бокам кулаки. – Она больше не твоя. Она моя! Только дотронься до нее – и ты потеряешь все. – Затем он добавил уже не таким повелительным тоном: – Я оставил тебе эту блондинистую сучку со сладенькой кровью. Потаскушка с задворков замка, и ты променял на нее это прекрасное создание. Но и это – больше, чем ты заслужил.
При упоминании о Паулине у Бехайма в душе ничего не шевельнулось, он едва смог вспомнить, о ком речь, – с такой силой охватили его чувства вины и раскаяния.
– Что с ней сейчас?
– Она, конечно, проходит сквозь Тайну. Борется со смертью. Не бойся. Скоро она вернется к нам.
– Как это? Она же здесь.
– Ах да. Мы подошли ко второй части наставления. – Патриарх снова уселся в кресло. – Видишь ли, мальчик мой, наши Тайны непросты для толкования. Да, верно, можно сказать, что они представляют собой смерть, ту ее область, в которую смерть допускает нас, где мы можем – при достаточной подготовленности – выбрать тот способ, которым возродимся. Для тех, кто стремится войти в Семью, выбор прост. Они либо находят путь к нам – немногие счастливцы, – либо до бесконечности падают во тьму, вынося муки, далеко превосходящие все общепринятые представления об аде. – Он насмешливо фыркнул. – Ад! Какая милая картинка! Чтобы у зла была такая примитивная география и такое простоватое население! Красные бесенята с хвостиком вилами и с козлиными рожками. Или возьми определение зла – такое ловкое, все объясняющее, как будто это черненькое снадобье в склянке, которое можно купить в ближайшей аптеке. Ох уж эти христиане со своим Богом! – Он снова иронически хмыкнул. – Живал я во времена, когда боги были по копейке в базарный день. Я и беседовал с некоторыми, и поверь мне – те еще ребята. Взять хоть этого Иисуса. Знаменитого Мессию. Один из моих сынков был вот настолько, – он свел вместе большой и указательный пальцы, – от того, чтобы чмокнуть его, по-братски. И чмокнул бы, не вмешайся случай. Очевидно, этот парень – или, если хотите, бог – сам нарывался.
Бехайм, горюя об участи Жизели, все же не мог не поразиться переходам настроений Патриарха, тому, как от угроз он перескакивает к причудам, а потом к старческой болтовне.
– Но продолжим, – сказал Патриарх. – Тайна весьма похожа на Бардо из «Тибетской книги мертвых». Отсюда можно заключить, что многие тибетцы познали Тайну. Но если это и так, они неверно истолковали свой опыт, ибо Тайна гораздо пластичнее и сложнее, это совсем не та четко очерченная область, какой представляется Бардо. Правильнее было бы сказать, что Тайна – это космическая субстанция, воплощающая своего рода метафизическую местность, заполненную некими провалами духа. Пропащими душами, если хочешь. Но и это не совсем верно. Чтобы понять Тайну, постичь ее полностью, нужно пребывать в ней – как я. Но сейчас тебе важно знать лишь то, что погружение в нее не исключает присутствия человека в другом месте.
Он небрежно махнул в сторону Жизели:
– Voila! [4]