– Очень настоятельно приказывают, – поддержал командира бортинженер.
– Согласно нормам международного права, – отчеканил главком, – окончательное решение о посадке принимает экипаж, а указания военных диспетчеров для гражданских летчиков носят рекомендательный характер. Вы ведь гражданские летчики, верно?
Это была ирония. Как полагается, пилотировали президентский самолет военные летчики из элитного 36-го полка польских ВВС. Протасюк носил чин полковника, дорожил им и не собирался лишаться погон.
– Конечно, – буркнул он, заходя на посадку в четвертый раз.
С первой попытки минуло ровно одиннадцать минут, но командиру экипажа казалось, что он провел над русским аэродромом целую вечность. Включив систему «Катет», выводящую самолет на глиссадные маяки, он забыл, что они расположены вдали от посадочной полосы, и слишком рано сбросил высоту, а затем совершил еще одну ошибку. Последнюю. Роковую. Вглядываясь в туман, Протасюк принял боковые ограничительные огни за так называемый «световой ковер», отклонился влево и ахнул, сообразив, что происходит.
– Земля! – завопил второй пилот. – Вверх, командир, вверх!
– Преждевременное снижение! – выкрикнул голос в наушниках. – Преждевременное…
Попятившийся главком тоже что-то закричал и стал валиться на пол, лихорадочно хватаясь за что попало. Стряхнув его руку с плеча, Протасюк врубил форсаж и качнул самолет вправо, надеясь набрать высоту с разворота. Но было поздно. Зацепившись крылом за верхушку дерева, «Ту-154» врезался в лесополосу, круша ветки и теряя на лету листы сорванной обшивки. Сквозь хруст, треск и скрежет доносился многоголосый вой пассажиров, понявших, что самолет терпит крушение.
Поврежденное крыло отвалилось и, срезая по пути стволы, упало на проселочную дорогу. Но и без крыла многотонный дюралевый снаряд пролетел по инерции не одну сотню метров, а потом, врезавшись носом в землю, еще некоторое время то подпрыгивал, то скользил на брюхе, вспахивая ковер прелой листвы. До болота он докувыркался разорванный пополам, искореженный и смятый, как пивная банка, побывавшая в мясорубке. Чудовищные пылесосы двигателей заглохли не раньше, чем сорвали с людей одежду вместе с кожей и скальпами. От самих людей мало что осталось. Лишь внутренности и ошметки мяса, отделившегося от костей, вылетали в окна и дыры в корпусе, смешиваясь с грязью, в которую сыпался град металлических обломков. Они кромсали теплую еще человеческую плоть, разбрасывая ее по всей округе.
Когда пожарные, поднятые по тревоге, прорвались к остаткам самолета сквозь заболоченный лес, некоторые из них падали в обморок, а остальные даже не пытались перебороть тошноту.
– Там было месиво, – скажет один из них позже журналистам. – Люди как грибы, раздавленные в корзинке. Гробы-то подвезли, больше ста гробов, да только пассажиров по кусочкам собирали в полотна из полиэтилена. Хорошо еще, что баки не рванули, успели потушить…
– Такого ужаса я даже в Чечне не видел, – признавался другой. – Целых тел не осталось. Даже охранников в бронежилетах по земле размазало. Человеческие кости позастревали в деревьях, а под ногами все красное… Бр-р, я теперь долго еще уснуть не смогу, боюсь. Мерещатся они мне. Закрываю глаза – и всюду кровь, кровь…
Телерепортеры, примчавшиеся из Катыни, будут бродить по колено в непролазной красной грязи, снимая искореженные фрагменты самолета: задранные к небу шасси, турбины, лохмотья фюзеляжа, зарывшуюся в землю кабину пилотов. Трупы в кадр не попадут – трупов там не останется. Подгонят самосвалы с песком, технику, милицию, войска, команды следователей и экспертов, оцепят место трагедии, и сводки с него заполнят мировой телеэфир, озвученные скороговорками дикторов, вещающих на всех языках:
– Катастрофа века! В результате крушения самолета «Ту-154» под Смоленском Польша лишилась президента, его ближайших соратников и военного командования страны. Погибли все девяносто шесть человек, находившихся на борту: восемь членов экипажа и восемьдесят восемь пассажиров – официальная делегация из Польши во главе со Стасом Корчиньским.
Корчиньский, Корчиньский, Корчиньский… С утра до вечера, всю ночь напролет и в последующие дни, наполненные тревогой и скорбью, эта фамилия будет повторяться на все лады по всей планете.
Какой мощный, какой масштабный пиар! И какой черный…
Польша зажжет свечи и склонит головы в костелах, забыв о политических распрях на целую неделю, объявленную траурной. А над Европой поплывет облако черного пепла из исландского вулкана, который многим будет казаться дымом погребального костра.
И грозный призрак новой мировой войны поднимется вместе с этим дымом, хотя разглядят его лишь самые прозорливые.
Прежде чем траурный кортеж с гробами польского президента и его супруги проехал по главным улицам Варшавы, десятки тысяч поляков собрались на площади Пилсудского, украшенной цветами. Их запах показался Мирославу Корчиньскому кладбищенским. Пожалуй, это была первая связная мысль, возникшая в его одурманенном лекарствами мозгу за всю неделю после кошмарной авиакатастрофы. Медики не отходили от него ни на минуту. У него не было сил прогнать их к чертовой матери.
Траурная месса промелькнула для Корчиньского как короткий тягостный сон, почти не оставив о себе воспоминаний. Затем он вдруг оказался на площади, среди царившей вокруг тишины. Ему не сразу удалось сообразить, что объявлена минута молчания, и он не разобрал ни единого слова из прощальной речи спикера сейма Бронислава Коморовского. Зато в голове появилась еще одна конкретная, связная мысль: «Бронислав взял слово первым, потому что исполняет обязанности президента. Следовательно, он считает себя преемником Стаса. А я? Разве не я должен занять место покойного брата? Мы ведь одно целое… Мы были одним целым».
После этого сознание Корчиньского прояснилось окончательно, и он заставил себя слушать внимательно.
– Немного моментов в истории нашего народа, когда мы вместе, – говорил Коморовский, и для подтверждения своих слов соединил ладони. – И вот мы вместе. И все мы испытываем одинаковое ощущение пустоты.
«А ты, конечно, – продолжил Корчиньский мысленно, – намерен эту пустоту заполнить».
С таким же мрачным сарказмом выслушал он главу правительства Дональда Тусека, который выступил следом за спикером.
– Масштабы этой трагедии, – произнес Тусек, склоняясь к микрофону, – выходят за границы человеческого понимания. Для всех нас это огромное испытание. Мы будем об этом помнить.
«Да, – мысленно подтвердил Корчиньский. – Мы будем об этом помнить, обязательно. Во всяком случае, я. И я не забуду, что ты, пан премьер-министр, пожалел денег на нормальный самолет для моего брата. И припомню тебе, как ты обнимался с Силиным, будто тот тебе самый родной и близкий человек. От меня ты отделался официальным рукопожатием».
С этой минуты горечь, скопившаяся в его душе, сменилась жгучим мстительным чувством, заглушившим собой все остальное. По пути домой он сидел в автомобиле нахохлившись, словно от холода, а когда шофер почтительно доложил, что они прибыли, спросил: