Так продолжалось, пока не наступил момент расплаты за столь беззаботное поведение.
* * *
Это произошло, кажется, на пятый день привольного дикарского существования. В запасе имелись две пачки печенья, банка скудного завтрака туриста и никаких позитивных взглядов на будущее. Еще, правда, оставалась смутная надежда неизвестно на что. Та самая, которая умирает последней, иногда уже после того, как отлетает в мир иной душа, в которой теплилась эта самая надежда.
Влюбленные, конечно, ни о чем плохом не думали. Жевали консервированное месиво, заедая его влажным печеньем и запивая теплой водицей из пластиковой бутыли. Светило, набирая силу, солнце; мелькали над ставком быстрокрылые пичуги, изредка гудели на далеком шоссе невидимые машины. Тишь да гладь – обманчивое затишье перед изгнанием из рая.
Хоронясь на островке от вездесущих раколовов и рыбаков, Саня с Ксюхой облюбовали небольшую ложбинку, затененную мягко шуршащими камышами. Протоптанную сюда тропку Саня маскировал с такой звериной хитростью, что со стороны никто не догадывался о том, что на островке можно полюбоваться парочкой в костюмах Адама и Евы. Но если созерцание голого Сани вряд ли вызвало бы особый ажиотаж, то у его молодой жены было на что посмотреть, хотя все это, загорелое и упругое, как раз надежно скрывалось от посторонних глаз. Оставались, правда, птицы и прибрежные лягушки, к которым Саня тоже ревновал, но в меру.
– Ну, что будем делать дальше? – спросил он, когда понял, что со стенок консервной банки соскребать больше нечего. Вид у него был такой хмурый, словно он подозревал Ксюху в том, что она знает ответ, но сообщать не торопится.
– Блин! Ты глава семьи или я?
Стопятидесятидевятисантиметровый глава семьи неодобрительно засопел. С женщинами трудно обсуждать серьезные проблемы. Они только и знают, что перекладывать ответственность на чужие плечи.
Для Сани это был почти непосильный груз. Он понятия не имел, как возвращаться в суровую действительность, что говорить родителям и как исправлять положение.
– На печенье особенно не налегай, – рассудительно сказал он, неодобрительно покосившись на беззаботную Ксюху. – Вечером сильнее жрать хочется.
– Мне и сейчас хочется, – вздохнула она. – Не боишься, что умру от истощения?
Саня окинул критическим взглядом ее золотистую фигуру и нахально заявил:
– Диета только пойдет тебе на пользу. У тебя будет идеальный вес. Ни капли лишнего жира.
– Лишнего жира? – возмутилась Ксюха. – От меня скоро только кожа да кости останутся! Уже все ребра пересчитать можно. Вот, полюбуйся!
Она выпрямилась и сильно втянула живот, иллюстрируя сказанное, но Саню это не разжалобило.
– Тоже мне, музейный экспонат! – фыркнул он.
– Раньше ты говорил, что наглядеться на меня не можешь...
– Ха, раньше! – Не удовлетворившись на этот раз смешком, Саня еще и притворно зевнул.
– Ах, та-а-к! – угрожающе протянула Ксюха.
Она, как дикая кошка, набросилась на мужа и потащила его сквозь камыши к теплой зеленоватой воде. Он упирался, сделавшись похожим на одного из тех мальчиков, которые нагишом расхаживают по пляжу с ведерками и лопатками. А потом оба бултыхнулись в ставок.
Вскоре Саня, совершенно не умевший плавать, вяло плескался в полуметре от крутого бережка, цепляясь за ивовые плети. Ксюха крутилась рядом, то и дело подныривая под него. Саня боялся щекотки почти так же сильно, как глубины.
– Прекрати, – сердито приговаривал он всякий раз, когда Ксюха возникала на поверхности, попробовав на ощупь его маленькие пятки.
– Скажи, что ты меня любишь, тогда отстану.
– Как же, разогнался! Вымогательница!
– Тогда держись!
Ксюха, взбрыкнув длинными ногами, опять погрузилась в воду, а Саня заранее начал суетиться и дергаться, окончательно растеряв весь свой важный вид, с которым многие низкорослые мужчины взирают на жизнь. Однако оказалось, что щекотка – не самое страшное, чего ему следовало опасаться в этот момент.
Неожиданно в поле его зрения возник смуглый пацаненок, телосложением не намного отставший от него самого. Всем своим наглым видом он выражал заинтересованность разыгравшейся перед ним сценой. При этом пацаненок лениво и вальяжно покачивался на сверкающей от воды черной камере, в которой Саня моментально опознал свою собственную.
В руках малолетка держал блеклый полиэтиленовый пакет, в котором хранилось скудное барахлишко молодоженов.
– Греби сюда, – строго велел Саня, стараясь не обнаружить свою растерянность. И совсем уж нелогично добавил: – Я вот сейчас тебе уши пообрываю!
Пацаненок, продолжая дрейфовать на расстоянии, посмотрел на него, как на полного идиота.
Не сводя с воришки полных ненависти глаз, Саня услышал, как за его спиной с фырканьем вынырнула Ксюха. Ее лицо было закрыто мокрыми волосами, и она не сразу разобралась в ситуации:
– Никакой реакции... Я стараюсь, стараюсь...
– А ты его за писюн дерни, – порекомендовал искушенный пацаненок.
– Это еще кто?
Ксюха отбросила волосы с глаз и непонимающе уставилась на советчика. Он глумливо засмеялся, отплыл метров на пять подальше и крикнул без всякого уважения к старшим:
– Ныряешь, как утка. Утка-проститутка.
Ксюха внезапно оттолкнулась от вязкого дна и взбудоражила гладкую поверхность ставка резкими саженками, намереваясь настичь обидчика и вплотную заняться его ушами. Пацаненок с равноценной энергией стал удаляться от островка. Переводя дух, Ксюха зависла в воде и вкрадчиво предложила:
– Верни вещи. Дам печенья, сигарет.
– А все туточки, – самодовольно сообщил тинейджер. – С твоими трусами, утка.
Ксюха незаметно гребла в его сторону, но и он шевелил ладошками, отводя резиновое суденышко на безопасное расстояние. Руки и ноги у девушки начали уставать. Хотя трудно было сохранять хорошую мину при такой плохой игре, она попыталась беззаботно улыбнуться. Спросила:
– Сотню хочешь?
– А где она у тебя? – хитро прищурился пацаненок. – В одном интересном месте?
За спиной Ксюхи тут же раздалось отчаянное бултыхание. Это Саня, заслышавший про анатомические подробности жены, отважно отцепился от ивняка и отчалил от берега. Вызволять пришлось его самого, а не сумку с вещами.
С трудом возвратив мужа на исходную позицию, Ксюха оглянулась с ненавистью во взоре. Воришка колыхался на поднятых ею мелких волнах и выглядел обнаглевшим до крайности. Успел сообразить, что ситуация находится под его контролем, гаденыш.
Комок илистой грязи, брошенный Саней, обдал его брызгами. Когда Саня, чертыхаясь, полез на берег искать что-нибудь поувесистее, продрогшая Ксюха последовала его примеру. Она надеялась, что ее голая спина и то, что ниже, выказывают несовершеннолетнему преступнику убийственное презрение, но гордого выхода на сцену не получилось. После Сани берег совершенно раскис, и Ксюха попросту съехала на четвереньках во взбаламученную воду, зло крикнув мужу: