– Сам вопрос задал, а теперь перебиваешь старика. Нехорошо. Я ведь гнид барачных подольше твоего топтал, Миня. Если все те параши, что из-под меня вынесли, в твое море Черное опорожнить, то оно коричневым до скончания века станет. Просекаешь, к чему я клоню?
Хотелось Минину гортань слюной смочить, да только во рту у него мигом пересохло, когда он про парашу услышал. Эта тема совсем уж скользкой была, тут каждый шажок выверяй, как в сортире обледенелом.
– Я слушаю, Зубан, – выдавил он из себя. – Извини.
– Да какие между нами, корешами, могут быть церемонии! – благодушно воскликнул Зубан. – Ты глупость сморозил, я забыл. Стариковская память короткая, нет в ней места обидам мелким…
И тишина. Долгая, настораживающая.
Если бы после этих слов собеседник попрощался и оборвал разговор, это означало бы, что он считает себя оскорбленным. Но через несколько секунд, на протяжении которых Минин напряженно вслушивался в каждое потрескивание на телефонной линии, Зубан заговорил снова:
– Та проблема, о которой я толкую, сразу на нет сойдет, как только Аркаша Сурин найдется. На вид он чмо, глиста тифозная, а стоит побольше иного олигарха. Так что на тебя вся надежда, Миня. Отыщешь Сурина – долю от общего куска выделим. Не отыщешь…
Фраза осталась недоговоренной, но Минину от этого легче не было. Он, так гордившийся своим умением «перетирать любые темы» и «держать базар», облажался как последняя сявка! Слова «вся надежда на тебя» звучат, конечно, красиво. А на деле это означает – «ответ тоже ты держать будешь».
Минин тщательно вытер вспотевшую ладонь о спинку дивана, переложил в нее сделавшуюся скользкой, как мыло, трубку и робко попытался выправить ситуацию:
– Ты же знаешь, Зубан, как я тебя уважаю. Все, что могу, я сделаю. И…
– Не канают такие отмазки! – оборвал его голос, повысившийся на полтона. – Если бы ты раньше от бабок моих отказался и пообещал по дружбе пособить даром, вот тогда и дул бы мне в уши про «помогу, чем смогу». Но ты мзду взял за дело, и теперь головой за него отвечаешь. Так? – Не дождавшись ответа, Зубан повторил вопрос уже с откровенно угрожающей интонацией: – Так, спрашиваю?
– Выходит, что так, – был вынужден признать Миня. Идти на попятный означало бы расписаться в том, что он не отвечает за свои слова и поступки. Человеку с именем и авторитетом легче самому удавиться, чем ждать, пока подоспеют расторопные помощнички с удавками да пиками.
– Ну вот и славно, – протянул Зубан. Казалось, он при этом блаженно щурится, как кот, вдосталь наигравшийся с мышью и готовый слопать ее в любой момент, но пока что ленящийся сделать это. – Ты, Миня, человек с понятием, уважаю. Приятно было лишний раз в этом убедиться. – Издевки в голосе прозвучало самую малость, но вполне достаточно, чтобы ее можно было уловить чутким ухом. – А теперь по делу говори. Что там у тебя?
Минин с ненавистью покосился на телефонную трубку и сказал, стараясь не выдать своих чувств дрогнувшим голосом:
– Пока ничего нового. Отслеживают Сурина по всему побережью, но он залег где-то, падла, носа не высовывает.
– Он и не должен высовывать. Думаешь, он на лыжи встал для того, чтобы по кабакам шляться да шампунь со шмарами хлебать? – Зубан презрительно хмыкнул. – Его не отслеживать нужно, а искать. Землю рыть! А ты?
– Я… – начал было Минин, но собеседник оборвал его, словно не он только что задал вопрос:
– Погоди. Я не все еще сказал. Что за «костюм» конторский у тебя под носом тасуется, не пойму? Говорят, утопленничком сильно интересуется…
Спрашивать, кто говорит, не имело смысла. Зубан всегда все знал. А если нет, то делал вид, что в курсе, и проверять степень его осведомленности у Минина не было ни малейшего желания.
– Фамилия его Громов, – сказал он. – Но это не повод для беспокойства. За ним уже поехали.
Взглянув на часы, Минин чуть не поперхнулся. Ого! Отправленные за город люди могли уже раза три обернуться туда и обратно. Усиливая нахлынувшую тревогу, Зубан задумчиво переспросил:
– Громов, говоришь?
– Громов. Как только его привезут, я сразу перезвоню…
– А вот это лишнее, – отчеканил Зубан по слогам. – Лично меня не колышет твой Громов. Больше не желаю ничего о нем слышать. Копает под тебя? Вот и помоги ему вырыть яму поглубже. В ней же и зарой.
– Зарою, – пообещал Минин. Уверенности – вот чего не хватало его голосу, чтобы это прозвучало достаточно убедительно.
– И еще, – продолжал Зубан надменным тоном. – Говорят, ты к Любане горилл каких-то тупорылых приставил, которых за версту по повадкам видно. Она же невеста Сурина, подсадная утка. Он на нее клюнуть должен, а не бежать без оглядки. Я тебе ее для этого и прислал. Любаня на сегодняшний день – твой единственный шанс, понимаешь ты это? Именно так: твой единственный шанс, Миня. Не наш и тем более не мой.
Минин покривился, как от зубной боли, и спросил:
– Так что же, ее без присмотра оставить?
– Сегодня без присмотра и собственное дерьмо оставлять нельзя, – буркнул Зубан. – Ты лучше приставь к Любане таких людей, чтобы в глаза не бросались и дело свое знали. Есть у тебя такие?
– Есть, – подтвердил Минин. – Две девки, боевые до невозможности. Каждая здорового мужика голыми руками завалит. Проверено.
– Вот пусть и гуляют с Любаней по городу под видом подружек. Машину девкам не давай, им пешком ходить полезно. Хавают пусть в людных местах, отсыпаются – на пляже, по очереди. «Колес» бодрящих подбросишь – с недельку выдюжат. А к тому времени либо Сурин объявится, либо кое-кто исчезнет. – Зубан скорбно вздохнул. – Надеюсь, не надо уточнять, кто именно?
– Не надо, – сказал Минин. Это было его самое строптивое заявление за весь разговор.
Зубан помолчал немного, а потом согласился:
– Не надо так не надо. Тогда у меня все. Удачи!
С трудом подавив желание расколотить об стену проклятую трубку, зашедшуюся короткими ехидными сигналами отбоя, Минин забегал по комнате. В распахнутом халате, который он накинул перед тем, как покайфовать в ожидании новостей от Паленого, он напоминал огромную птицу, мечущуюся в поисках выхода.
Наконец удалось взять себя в руки. Прежде чем кликнуть кого-нибудь из приемной, он отыскал в верхнем ящике стола упаковку бритвенных лезвий «Уилсон», сунул одно за щеку и только потом окликнул через дверь:
– Э! Кто там живой?
Таковым оказался тот самый рослый недоумок с плоским затылком, который утром доставил Минина на базу.
– Звали, шеф? – спросил он, просунувшись наполовину в кабинет.
– Зайди весь, целиком, – скомандовал Минин. Лезвие у него во рту переместилось от одной щеки к другой, прежде чем прозвучал вопрос: – Где Паленый? Куда подевался?
Охранник виновато наморщил лоб: