– Оглох? Даем девке возможность контакта. Вмешиваемся только в случае возникновения прямой угрозы жизни.
– Чьей? – совсем запутался прапорщик.
– Пацана, – прошипел его собеседник. – Ты что, ухи переел? Контролируй ситуацию. Если мужик пойдет за напарницей, пусть один из твоих орлов устроит инсценировку угона джипа или еще что-нибудь в этом роде. Не мне тебя учить.
– Понял. – Прапорщик машинально кивнул, хотя собеседник не мог видеть ни его движения, ни виноватой мины. – А если девка его куда-нибудь потащит? В смысле, пацаненка, а не мужика?
– Непременно потащит. – Из одного конца канала связи в другой пронесся скабрезный смешок. – Но, думаю, недалеко. И ненадолго. Это, кстати, от тебя зависит. Удерживай их в радиусе 200–300 метров.
– На поводке?
– На поводке ты будешь бегать, если пацаненка упустишь. Понял?
– Так точно, – буркнул прапорщик, ужом просачиваясь сквозь бурелом.
– Через часик спугнешь их. – Голос в наушнике смягчился. – Гостью с территории охраняемого объекта гони в три шеи. Пацана заворачивай домой. А для пущей важности представься и удостоверением козырни. У нас тут ведь не проходной двор.
– Не проходной, – подтвердил прапорщик.
Он вспомнил, как орава подростков беспрепятственно покинула территорию ведомственного объекта, и скривился. Паршивая охрана, паршивое задание, паршивое настроение. Хотя девка из джипа очень даже ничего.
Беззвучно приминая траву, прапорщик залег на краю старой просеки и связался с бойцами. Одного отправил к джипу, второго – в обход открытого пространства. А сам все это время не сводил глаз с пацана и девки, стоящих напротив. Странная пара. И сама история странная. Темная, как то болото. Муть мутная.
* * *
– Мальчик!
Окрик вывел Степку из мрачной прострации, в которой он пребывал на протяжении неизвестно какого времени. Он терпеть не мог, когда его называли мальчиком. Но та, которая позволила себе это, могла бы обратиться к нему как угодно, а он бы и не пикнул. Несмотря на то, что на ней был дурацкий комбинезон – одежда, которую Степка тоже недолюбливал. Потому что все остальное было по высшему разряду: прическа, глаза, лицо, фигура…
– Что? – спросил он, контролируя голосовые связки, которые запросто могли сорваться на постыдный петушиный фальцет.
– До Макаровки далеко? – спросила девушка.
Она шла по просеке, смело раздвигая коленями заросли крапивы. А чего ей бояться в таком наряде? Ни комар жалом не пробьет, ни злобный рыжий муравей не прокусит. Степка вдруг представил себе нежную-нежную девичью кожу под грубой джинсовой тканью, и его словно током долбануло, а потом мелко затрясло. Судя по груди и плечам девушки, комбинезон она носила на голое ну или, может быть, на полуголое тело. Сильное, гибкое, загорелое.
– Не слыхал… – Несмотря на все старания, Степкин голос все-таки предательски сорвался. – Не слыхал я про Макаровку.
– Плохо, – сказала девушка, остановившись в трех шагах. – Значит, я заблудилась.
– Тут научный городок рядом. – Степка показал подбородком направление. – И станция рядом. – Он повернулся в сторону реки.
– Далеко станция?
– Километра три. Но придется речку переплывать.
– Пловчиха из меня никудышная. – Облокотившись на ободранный сосновый ствол, девушка сунула в рот травинку. – Брод есть?
– Брод? – переспросил Степка. – А кто его знает.
– Ты не местный?
– Приезжий.
– А нос почему распухший? Дрался?
Какое ее дело? Что за манера лезть в чужие дела? Степка же не спрашивает ее: «А почему под комбинезоном ни кофточки, ни лифчика? Трахалась?»
– Так, – поморщился Степка. – Дал одному.
– За дело хоть? – спросила девушка.
– За дело.
– Тогда правильно. – Она улыбнулась, продолжая мочалить стебелек сахарными зубами. – Я Рита. А ты?
– Степан, – буркнул Степка.
– Проводишь до речки?
– Запросто.
– Но сначала я немного передохну, если не возражаешь. Наверное, сто километров намотала по вашим лесам. Уф-ф… – Рита поискала глазами подходящее место для привала. – Пойдем на поляну? Видишь, за кустами проглядывает? Там и цветы есть, наверное…
– Разве ж это цветы, – пренебрежительно протянул Степка.
– А я люблю полевые.
– Лесные.
– Ну лесные.
Рита согласилась с такой легкостью, что Степке показалось, что они знакомы целую вечность. Ну и дела! Такая классная телка, и никакого напряга! Везет же тому, кто у нее в бойфрендах числится.
Они вышли на поляну и сели в тени, вытянув перед собой ноги. Те, что принадлежали Рите, были заметно длиннее Степкиных. Заметив это, он согнул ноги в коленях и тоже принялся жевать травинку. Девушка бросила на него быстрый изучающий взгляд. Как будто гвоздь в висок забила. И еще один. И еще.
– Чего уставилась? – грубо спросил Степка.
Понимая, что ничего ему здесь не перепадет, не обломится, он не считал нужным корчить из себя кадет-юнкера на светском приеме. Кто он Рите, и кто она ему?
– Возраст определяю, – донеслось до его левого уха, порядком разогревшегося от близости комбинезона и того, что под ним скрывалось.
– Определила? – равнодушно спросил Степка.
– Шестнадцать? – предположила Рита.
Пустяк, а приятно.
– Почти угадала, – процедил Степка, жуя пахучий стебелек.
– Неужели семнадцать?
Как ответить? А никак. Достаточно передернуть плечами: понимай как знаешь. И Рита не стала докапываться до истины. Она и так знала о сидящем рядом подростке гораздо больше, чем ему того хотелось бы. А еще он был ей противен. Обычное явление. Работают не ради удовольствия, работают ради денег и карьерного роста. Что касается Риты, то у нее имелся дополнительный стимул. Грин-кард с перспективой полноценного гражданства США. За такой приз можно и марсианина приласкать, не то что лопоухого подростка с расквашенным носом.
* * *
Трудовая деятельность Риты начиналась в московском модельном агентстве, только выпускали ее не на подиумы, а на всевозможные «поляны», накрываемые организаторами корпоративных вечеринок и презентаций. В прошлом году провести вечер в обществе русских красавиц пожелали сотрудники Гуманитарного центра защиты демократических свобод, треть которых являлась по совместительству гражданами Соединенных Штатов Америки.
Был хеллоуин. Девушек нарядили в меховые костюмчики монстров на застежках, снабдили шлемами-тыквами со светящимися глазами, обучили незатейливым куплетам и запустили в арт-холл шестизвездочного московского отеля «Мэрриотт Роял Аврора».